Я отправляю расчеты и документы шефу на электронный адрес и закрываю ноутбук. Я давно знала, что этот день придет — выбросила старые вещи, навела порядок в ящиках и шкафах, заплатила в похоронной конторе за их услуги, чтобы детям не пришлось этим заниматься. Рядом с Климом есть место и для меня, и я всегда знала, что буду там. И вот время пришло. Ноша стала слишком тяжелой, а смысла тащить ее я уже не вижу.
— Я вам все отправила по почте, остается только распечатать.
Он молча кладет на столик аптечный пакет.
— Выздоравливайте.
Смотрит на меня как-то странно, и мне хочется, чтобы он ушел. Я не привыкла быть слабой, я не привыкла, чтобы кто-то видел, что мне хреново, и я не хочу, чтобы он жалел меня, а этим он сейчас, похоже, и занимается.
— Вы одна живете?
— С детьми. Они в институте, потом на работе.
— Такие взрослые?
— Достаточно взрослые, чтобы обходиться без меня. Я родила их очень рано, но это как раз хорошо, потому что успела поставить на ноги. Там прочитаете ввод, забавно получается. Сергей Станиславович, спасибо за лекарства, деньги я вам верну, и…
Он снова садится рядом. Я очень хочу, чтоб он ушел, а он сидит и смотрит на меня.
— Я всегда считал вас несгибаемой железной леди.
— Ну и?
— А вы так больны, я понятия не имел.
— Это никак не влияет на мою работоспособность. Ну, почти никак.
— Я понимаю. Ольга Владимировна, если что-то нужно — может, врача, может, еще какие-то лекарства, — я готов помочь.
— Нет, спасибо, вы уже помогли. И если принесете мне еще воды, вообще будет замечательно.
Мне не нужен врач — от смерти меня никто не вылечит. Мне просто очень хочется, чтобы он ушел и дал мне возможность сделать то, что я собираюсь.
— Вот… Ольга Владимировна, я надеюсь, вы скоро поправитесь — потому что без вас у меня началась какая-то катастрофа, никто ничего не может сделать как надо, никто ничего не может найти, все кивают на вас — только вы знаете, где и что, и я начинаю думать о том, что мало ценил ваш труд. Поправляйтесь и возвращайтесь, а если что-то надо — звоните мне, я все решу. Пожалуйста, не стесняйтесь — не надо все пытаться разрулить самостоятельно.
— Да, спасибо.
Мне все равно, что ты сейчас говоришь. Ты уйдешь в свою жизнь, где будут женщины, поездки за границу, лыжи в Альпах, какие-то далекие тропические острова — а я останусь здесь, и боль не пройдет. Бог с тобой, ступай, не надо этих слов, ничего уже не надо. Я сегодня уйду — туда, где мне давно уже место.
— Ольга Владимировна, что с вами происходит?
— Не понимаю.
— Вы не слышите меня, и вид у вас…
— Да, я без макияжа. Идите, Сергей Станиславович, вас ждут дела. А я постараюсь поскорее вернуться в строй, чтобы не подводить вас и фирму.
— Вы просто возвращайтесь, потому что не дело — так болеть.
Можно подумать, что меня хлебом не корми — дай поболеть! Уходи, ты мешаешь мне. У меня есть планы на сегодня. Скоро придет Римма — делать мне маникюр и педикюр, я собираюсь произвести самое лучшее впечатление на патологоанатома.
— Олька, ты что-то должна пить, лекарство какое-то, или вообще что-то делать — ты скоро ходить не сможешь.
Я уже не могу ходить, только на блокаде передвигаюсь — но об этом никому знать не надо.
— Да ничего, пройдет. Римм, ну реально очень дорого лечить все это. Мальчишек одеть-обуть, за обучение заплатить…
— Да, мои хоть по очереди росли, а твои одновременно.
Я очень люблю Римму, мы дружим уже лет десять — а началось все с похода в салон за маникюром. Кто бы что ни говорил о социальных ступеньках, это чушь, и мы с Риммой тому подтверждение. Она красивая, умная, очень позитивная тетка — у нас с ней разница в семь лет, ей уже под полтинник, но кто это скажет? Фигура гибкая и тонкая, густые пепельные волосы и огромные голубые глаза на смугловатом лице. Женщине столько лет, сколько она заслуживает — Римма заслужила свою молодость, одна подняв двоих пацанов. У нас много общего, и ей я могу рассказать почти все. Но не то, что касается Марконова — это я даже сама с собой обсуждать не могу. Мне больно и плохо от мысли, что я для него недостаточно хороша, моя самооценка страдает — но дело не в этом. Дело в том, что я люблю его. И надежды у меня нет, даже тени надежды.