Он позвонил, видимо испугавшись отсутствия ответа. Наверняка переживал. Только она не могла владеть своим голосом в полной мере. Она не была уверена, что готова его слышать. И видеть тоже, но ей это было нужно.
Дженни не хотела терпеть и мучиться в неведении. Злые мысли уже сжирали её, уже забирали слишком много сил. Она ослабла. Она потерялась. Она запуталась и опустила руки. Ей необходимо было успокоение.
– Да, – всё-таки подняла трубку.
– Что такое? Где ты? Что произошло? – Не было слышно других голосов, он наверняка отошёл в отдельную комнату, чтобы никого не беспокоить.
– Я еду домой, – она действительно почти добрела до остановки. Обычно этот путь занимал три минуты максимум, но она шла слишком медленно, постоянно останавливалась, и брела до неё уже достаточно долго.
– Дженни, – от того, как он назвал её по имени, у неё закололо в сердце, – ты в порядке?
Она была не в порядке.
Она была разбита, растерзана и раздавлена. Она сходила с ума. Может быть, уже сошла.
– Нет, – она просто не могла ему соврать, и потому сказала эту обезоруживающую, жуткую правду, – я не в порядке. Поэтому приезжай прямо сейчас. Скажи, что мне надо помочь. Но не волнуй их. И приезжай, Тэхён. Пожалуйста.
Она не стала ждать его ответ. Просто не смогла. Сбросила вызов.
Дженни впервые за долгое-долгое время не слушала музыку, пока ехала в автобусе. Она знала, что никакая мелодия не смогла бы заглушить орущие, беснующиеся мысли, злыми осами роящиеся у неё в голове.
Она пыталась придумать, как задать ему этот вопрос. Как спросить у своего дорого человека, спал ли он с другими девушками, пока она с каждым днём отдавала ему всё больше и больше себя и своей любви. Когда она мучилась от вины за то, что танцевала с парнями за деньги, он всё ещё трахал других? Когда он назвал её шлюхой, он всё ещё был с другими? А вчера? А в тот день, когда повёл её на концерт? А все те вечера, когда она держалась только благодаря его фигуре, маячащей на подъездной дорожке? Сколько прекрасных воспоминаний было замарано его изменами? Сколько?
Он приехал первым.
Всё та же фигура на той же подъездной дорожке. Та же сигарета в пальцах. Только взгляд другой. Не радостно-взволнованный, а напряжённый. И она другая. Не бросилась к нему в объятия. Ноги теперь были не ватными, они, наоборот, налились свинцом, стали невыносимо тяжёлыми, и она замедлилась, пока, в конце концов, не остановилась совсем.
– Дженни, – он сам к ней подбежал. Сжал её плечи, заглянул в глаза. Он ожидал от неё каких-то слов, но она не знала, что сказать. Так и не придумала. – Почему ты такая белая? Тебе плохо?
– Отведи меня домой, – попросила и опёрлась о его плечо
Он не произнёс больше ни слова. Подхватил её на руки, и она вспомнила, как всего несколько недель назад жаловалась, что он первую Джису на руках понёс. Вот и её время пришлось. Вцепилась ледяными пальцами в его шею, прижалась щекой к его щеке, задохнулась практически в его запахе – запахе дома.
Она не должна была так себя вести. Должна была накричать на него. Должна была устроить разборки, качать права и высказывать претензии. Дженни сама себе казалась жалкой, но ей очень хотелось продлить это время. Время, когда у них всё было хорошо. Ей хотелось продлить время их любви, и она прижималась к нему и хотела, чтобы лифт ехал бесконечно, чтобы никогда не приходил на нужный этаж.
Подумалось, что он научился ездить на лифтах совсем без страха. Благодаря ей ли? Или благодаря терапии? Это было не так важно. Она рада была, что она стал чувствовать себя лучше. Тэхён исцелился, перестал быть настолько сломанным. Она не брала на себя слишком многое, понимала, что это его работа над собой и с собой. И всё же гордилась тем, что смогла создать для него множество хороших воспоминаний.
Что же с ней станет?
Она разве не разобьётся окончательно?
Разве не станет ещё более сломанной, чем до встречи с ним?
Им… Им придётся расстаться.
– Отпусти меня, – попросила, когда он остановился у квартиры, попытался достать ключи из кармана. Осеклась, осознав, как много в этих словах жуткого смысла предсказания.
Он послушался. Открыл дверь, пропустил её внутрь. Дженни обула тапочки, подаренные ей Тэхёном. Прошла на кухню, поставила чайник. Надо было согреться, потому что она чувствовала, что всю её сковал лёд. Она бросила чайные листы в пузатый заварничек. Салатовый, с малиновыми земляничками по бокам. Её заварничек.
Тут много было её – Дженни. В этой квартире. В тэхёновой жизни. И в самом Тэхёне она, как человек, уже оставила свой след. Разве этого мало?
– Дженни, ты пугаешь меня? – Он остановился на пороге, будто бы боялся зайти.
– Присядь, – попросила, ощутив вдруг спокойствие, – давай выпьем чаю.
Он послушался, но не отрывал от неё взгляд. Следил за каждым жестом, каждым движением. Доставала ли она кружки, разливала ли чай, садилась ли на своё место.
– Я сделал что-то не так? – Спросил, когда она сделала первый глоток.
Дженни задумалась. Сделал ли он что-то не так? Наверное. Наверное, они оба сделали много чего не так. Только сейчас не время для этого и не место. Пожалуй, теперь уже поздно что-то обсуждать.
– Пообещай, что не соврёшь мне, – и вновь мольба из её уст прозвучала словно приказ.
– Обещаю, – он хмурился, явно пытался понять, о чём пойдёт речь. И не понимал. Может быть, это всё-таки ложь?
– Когда мы договорились на серьёзные отношения, ты продолжал спать с другими девушками? – Спросила, а внутри всё рухнуло.
Она хорошо изучила своего парня. Она знала о нём всё. Точнее, почти всё. И уж точно она знала, как выглядит его боль и его вина.
Тэхён становился похож на грешника с картин эпохи Возрождения. Он не молил о прощении, но раскаивался и готов был принять любое наказание. Он бы прекрасен, её любимый человек, даже когда всё существо его полнилось страданиями. Только вот она – Дженни – не дева Мария, и не может она отпускать грехи. Она и со своими-то не разобралась. Ей ближе образ Марии Магдалины – блудницы, которую едва не забросали камнями. У неё, как и у Тэхёна, вся жизнь уйдёт на то, чтобы с собственными грехами разобраться. Не может она его прощать. Нет у неё на это власти.
– Как долго? – Голос вновь перестал её слушаться, стал визгливым, как у ребёнка. Она кашлянула, постаралась вернуть себе уверенность. – Как долго это продолжалось?
– Дженни, – он повторил её имя, как делал это всегда и со всеми. Заключая в эти буквы магию, заставляя повиноваться ему и слушать его. Но она так не могла. Она не хотела. Она сдалась и поняла, что никогда не быть ей хорошим человеком. Никогда.
– Не называй меня по имени! – Она кричала. Нет, она орала на него, и чашка с обжигающе горячим чаем полетела на пол, и брызги обожгли её сквозь тонкую ткань брюк. Ей было плевать. – Не называй меня по имени! – Повторила всё также громко, поняла, что льются по лицу слёзы, но ничего не могла с собой поделать. – Почему? Почему ты со мной так поступил? Почему ты сделал это, Тэхён? Зачем? Неужели меня нельзя любить? Одну меня? Неужели одной меня мало?
Он сидел перед ней – парень, который возродил её, подарил ей крылья, чтобы потом заставить упасть и сломаться окончательно. Без права на восстановление. Без любви, потому что вся она осталась у него – у Тэхёна. Он забрал всё. Хотя нет, нечестно будет так говорить. Она сама ему всё отдала. По собственной воле.
– Дженни, – он осёкся, закусил губу. И она завопила. Срывая горло, чувствую, как рвутся голосовые связки. Она завопила, зажмурилась, закрыла уши, чтобы не слышать жуткого этого звука – так даже банши не могут, наверное.
Он что-то говорил. Он вновь стоял перед ней на коленях, и успокаивал её, пытался убрать руки от ушей, чтобы она его услышала. Но она не хотела. Даже когда прерывалась на секунду, чтобы набрать в рот воздуха для нового вопля, она его не слышала.
Даже когда он дал ей пощёчину, не сильную, чтобы привести в чувства, Дженни продолжала кричать. Только почувствовала на щеке что-то странное. Что-то влажное. Не слёзы. Они высохли и спрятались в глазные яблоки, испугавшись её сумасшествия. Она открыла глаза и столкнулась с его обеспокоенным взглядом – тревожным и молящим. Не в этом было дело. Не в его глазах, но в руках – они все были в крови.