Управились удивительно быстро. Вступил в свои законные права вечер, и Дженни уселась на краешек кровати.
– Мне надо позвонить, – сказала, и он вышел из комнаты.
Она набрала арендодателю, с которым договаривалась на январь. Аренда была дешёвая, и пусть все сбережения она потратила на поездку, сможет взять небольшой кредит и оплатить залог. К её изумлению, квартира оказалась свободна и ей предложили заселяться хоть завтра. Дженни чувствовала подвох в том, как удачно всё складывается. Судьба подсказывала, что она делает правильный выбор.
Написала сестре, что переночует у неё и не ответила ни на один из вопросов. Позже. Она объяснит всё позже. Не сегодня, не завтра и вряд ли даже через месяц. Когда перестанет образовываться в горле такой огромный ком. Когда сможет она справиться с ломкой, с истеричным желанием остаться рядом с ним. Когда сможет окончательно убедиться в том, что выбрать себя –впервые в жизни поставить себя на первое место, и не из гордости, а из любви, – правильное решение. Единственно верное.
Она вышла из комнаты с одной сумкой – там одиноко валялась пижама и зубная щётка. Тэхён ждал её, сложив руки на груди. Взгляд его был мрачен.
– Уходишь? – Спросил, будто бы не было всё очевидно.
– Да, – улыбнулась впервые за этот день, – я оставлю у тебя вещи, ладно? Завтра приедут грузчики и их заберут.
– Куда поедешь?
– К Джису с Чонгуком. А завтра – в новую квартиру.
– Если нужна помощь с деньгами, – заметив её взгляд, замолчал.
– Нет, у меня всё есть. Спасибо.
– Не делай этого.
– Что?
– Не улыбайся так, будто бы мы стали незнакомцами.
Она понятливо кивнула. Постарается.
Подошла к двери. Обулась. Он наблюдал за ней, она чувствовала прожигающий спину, умоляющий взгляд. И всё в ней рвалось к нему. Рвалось обратно в понятный мир, выстроенный из хрусталиков. Только хрусталики, как только зашло солнце, обернулись грязными стёклышками, рассыпавшимися и разбившимися на миллионы осколок от крошечного ветерка. Никак их не соберёшь уже. Не склеишь.
Обернулась в последний раз. И сердце её – вроде бы смирившееся, сдавшееся, заныло пуще прежнего.
– Не надо, – он ничего не делал и не говорил, но она всё равно просила, – не надо, Тэхён. Если я останусь, то любовь моя умрёт со временем. Станет ещё более уродливой и некрасивой, чем была. Я не хочу так. Я хочу сохранить её. То, что у меня есть. Я хочу сохранить. Позволь мне, – она снова плакала, хотя, казалось, все слёзы давно закончились.
Она сделала к нему шаг. Один единственный. И он набросился на неё, простонал гортанно что-то яростное и грубое. И поцеловал так, как никогда раньше. На прощание.
Он плакал – Ким Тэхён. И слёзы их смешивались, как смешивалась и кровь из искусанных губ, как смешивались и вздохи, и выдохи, и чувства – в один тяжёлый и мрачный клубок. Жестокий и агрессивный. Злой. Невыносимый.
Он рычал ей что-то в шею и в подбородок, наставил синяков своими губами, но она не обращала на это внимания. Царапала шею его, хваталась за волосы, цеплялась за его руки, молила их о поддержке. И понимала, что никогда и никому больше не позволит себя так целовать.
Она отстранилась первой. Сохраняя остатки самообладания, погладила его по красным щекам, ощутила подушечками пальцев щетину. Заглянула в больные его глаза. Умерла изнутри тысячу раз.
– Я люблю тебя, – призналась в последний раз.
– Я люблю тебя, – ответили ей.
И Дженни ушла, мягко закрыв за собой дверь. И плечи её сотрясались от жутких, болезненных на физическом уровне рыданий. И внутри у неё сдвигались тектонические плиты, и с каждой секундой становилось всё горше и всё невыносимее.
Дженни Ким понимала: её любовь стоила ей всего.
========== XXXII. ==========
Чонгук заебался. За два месяца, прошедших с его свадьбы, случилось слишком много дерьма, и он просто перестал всё это вывозить. Непосредственно свадьба, операция его жены, расставание этих чёртовых невротиков, переезд Дженни – взваленный на его плечи, запой Тэхёна – ставшего ещё более невыносимым, беспокойство Джису, которая не могла найти себе места от переживаний, их фильм – неожиданно приобрётший успех у преподавательского состава, а потому требующий тщательной доработки, чтобы быть отправленным на фестиваль дебютантов. Всего этого было слишком много. Слишком.
Он хотел одного – отдохнуть. Чтобы никто его не трогал, и только сопела рядом Джису, высунув от напряжения язык, и рисуя очередную картину. Чтобы не надо было по очереди ездить то к Тэхёну, который не отрывался от бутылки и не появлялся на занятиях, то к Дженни, вдруг решившей ехать учиться в Европу, и зубрящей английский, собирающейся экстерном закончить университет и забывающей даже поесть. Она заперлась в своей крохотной квартире, отказалась переезжать к ним и выходила из дома только под его строгим надзором. Джису сестру видеть отказывалась – обиделась на то, что ей ничего не рассказали о причинах расставания, но упорно посылала Чонгука проследить за её состоянием.
Как по нему, так они оба ёбнулись окончательно. Не то, чтобы Дженни и Тэхён и до этого были верхом ментального здоровья. Однако, после расставания они окончательно съехали с катушек и полетели куда-то в тартарары. Правда, разными путями. Уж лучше бы продолжали бы вместе тусоваться, глядишь, на двух костылях как-нибудь и выплыли бы. Но кто его, Чонгука, будет слушать? Правильно, никто. Поэтому и живут все абы как, а он вынужден всё расхлёбывать. Может плюнуть и бросить их на произвол судьбы? Схватить Джису в охапку, уехать на какой-нибудь остров, и пусть она там рисует, а он будет снимать флору и фауну? Или аборигенов каких? А эти двое пусть сами со своими заскоками разбираются. Только никуда он не уедет. Не отпустит его ни жена, ни совесть. И поэтому он уже пять минут торчал под дверьми Тэхёна, в ожидании того, когда ему соизволят открыть дверь.
Не то, чтобы у него не было ключей. Но когда он вломился в квартиру в прошлый раз, испугавшись, что с другом что-то случиться, на его голову едва не приземлилась сковородка. Тэхён пообещал, что в следующий раз сперва Чонгука убьёт, а потом сменит замки. Поэтому ничего не оставалось, кроме как запастись терпением и ждать.
Тэхён появился на пороге спустя ещё пять минут. Заспанное и небритое его лицо выражало крайнюю степень озабоченности, и воняло от него так, будто бы не в собственном доме он пил элитный алкоголь, а бодягу с последними алкашами на помойке.
– Блять, чел, давай я вызову клининг? – Застонал Чонгук.
В общем, квартира была чистой, только тонкий слой пыли покрывал все поверхности, однако в комнате Тэхёна царил жуткий бардак – строем стояли на полу бутылки, и отражалась от них радуга – потрудился одинокий луч солнца, пробивающийся сквозь маленькую щёлочку между плотно занавешенными шторами, пепельницы не было – вместо неё окурки бросались прямо на пол. Очевидно, друг развлекался тем, что тушил их плевками, и выглядело это омерзительно. Разносился по комнате запах пота, сигаретного дыма, спирта и ещё какой-то – резкий и отталкивающий.
– Отвали, – прозвучало ему ответом вместо благодарности.
Хозяин беспорядка плюхнулся на кровать, потянулся к одной из бутылок, поболтал её. Понял, что ничего не осталось, и взял следующую. Собрал губами влагу с горлышка, выпил последние капли. Зевнул.
Чонгуку было тревожно. Друг явно не справлялся, но какую-либо помощь принимать отказывался. Послал и психотерапевта своего, и все приглашения попробовать поговорить с кем-то другим, и мольбы, и угрозы. Чонгук не знал, что ещё сделать, поэтому занял выжидающую позицию и просто навещал его каждые два дня, проверяя, чтобы не окочурился.
– Ты с ней говорил? – Икнув, громко спросил Тэхён.
– Да, – Чонгук закатил глаза. Эти двое выбрали абсолютно разные позиции. Дженни ни о чём не спрашивала и будто бы забыла даже о бывшем своём парне, а Тэхён навязчиво и безуспешно пытался выведать у него, чем она занимается и не слишком ли грустит.
– У неё всё хорошо, – раз за разом отвечал он полуправду, но не смел даже заикаться о том, что девушка собралась куда-то уезжать. С этим друг бы точно не справился.