– Ему нужна помощь, – только и смог выдавить из себя Чонгук.
– Так пусть обратиться к специалисту! – Она явно была на взводе.
– Он не хочет, – этот разговор проходил по одному сценарию из раза в раз. И Джису злилась, а Чонгук расстраивался, но оставить Тэхёна – не мог. А жена не могла смириться с тем, что он так много заботы отдавал человеку, причинившему боль её сестре. Она любила повторять, что он обещал всегда становиться на её сторону, и он чувствовал себя беспомощно и бессильно. Не мог расстраивать любимую девушку, не мог бросить друга.
Чонгук заебался. И подумал об этом в сотый раз за час.
– Съезди к Дженни, – буркнула она, почувствовав, видимо, что силы окончательно его покинули.
– Обязательно.
– Выведи её на прогулку.
– Конечно.
– И посмотри, чтобы поела.
– Непременно.
– Хорошо, – она вздохнула, – возвращайся скорее. Люблю тебя, – и бросила трубку.
Чонгук улыбнулся. Она всё ещё смущалась говорить эти слова, но они сразу поднимали ему настроение. Именно они стали первым, что он услышал, когда из её рта достали жуткую трубку в больнице. Он тогда сдержался из последних сил, чтобы не зарыдать, как девчонка, но она всё поняла – его жена, и сказала, что парни тоже могут плакать, если им этого хочется. Чонгук с ответным признанием тянул. Ему казалось, что она подумает, будто бы для него это вынужденная мера, и в конце концов выпалил их, словно юнец, когда она поцеловала его за первым домашним ужином. «Я знаю», – засмеялась Джису, поведя плечом. И Чонгук захотел делом доказать, что она просто не представляет, насколько его любовь сильна.
Когда он вернулся, Тэхён уже наливал себе виски из незнамо откуда взявшейся бутылки. Не в стакан, конечно, такая мелочь его не волновала. Прямо в рот.
У Чонгука что-то сдвинулось внутри, он разозлился так, как злился только на ринге, но никогда – в жизни. Одним махов выбил бутылку из рук друга, и она, не разбившись, покатилась по полу, полилась янтарная жидкость. Тэхён наклонился, попытался поднять её, но потерял равновесие и просто завалился на пол. Окунул пальцы в образовавшуюся лужу. Облизал их. Усмехнулся. Сёрбнул от удовольствия.
Чонгук от этого взбесился ещё больше, дёрнул друга за подмышки, поднял его, прислонил к стене. Сжал за плечи так крепко, что наверняка остались синяки. Несколько раз хлестнул по щекам. Тэхён покорно всё терпел, не возмущаясь и не издавая ни звука.
– Да что с тобой, блять! – Чонгук ударил сильнее, но уже не по щеке и не ладонью, а кулаком – в грудь.
Тэхён застонал, сложился пополам, вновь рухнул. Но Чонгука было не остановить, он снова его дёрнул, снова прислонил к стене.
– Я тебя спрашиваю, что с тобой, блять, случилось? – Проорал в безразличное лицо, и почувствовал, вдруг, что вернулся в детство. Когда друг не обращал внимания на его мольбы, когда прямо при нём снюхивал дорожки.
– Да так, пустяки, – наконец-то заговорил Тэхён. Щёки его были алыми от ударов, расцветал фингал под глазом – видимо Чонгук, потеряв концентрацию, неудачно ударил, из рассечённой губы текла кровь.
– Я устал тебя спасать, – он совсем обессилел.
– Так и не надо, – друг выглядел всё таким же безразличным. Не было в этих словах ни бравады, ни кокетства. Он и правда собирался себя похоронить.
– Разве ты сам не говорил, что если с одной девчонкой не получилось, надо просто перетрахать как можно больше других, и всё пройдёт? – Чонгук предпринимал последние попытки достучаться до него.
– Это было раньше, – Тэхёну говорить было сложно: он морщился от каждого движения, ему очевидно было больно. Это Чонгук с ним такое сделал. – Я тогда ничерта не знал, – он шепелявил немного, видимо, в один из ударов прикусил язык, – и говорил всякую чушь. Ты же всё равно мне никогда не верил.
Ему нечем было парировать. Он действительно не верил.
– Неужели тебе правда плевать? Если не на себя, то на меня, на отца, на Дженни? – В глазах Тэхёна что-то загорелось. – Ты хочешь, чтобы твой отец ещё одного ребёнка потерял? – Не то. – Неужели ты совсем не помнишь, как извинялся за своё поведение после лечебницы? – Не то. – А Дженни? Что она почувствует, если ты тут сдохнешь? – Ну конечно. С этого стоило начинать.
– Облегчение…
– Не ври себе, – резко оборвал его Чонгук, – она ни за что не почувствует облегчение.
– Это да, – Тэхён улыбнулся, и на фиолетово-красном его лице улыбка эта – кровавая и косая – выглядела пугающе, – она добрая, она меня любит.
– Так ради вашей любви, Тэхён, ради вашей любви, почему ты не можешь прекратить? – Чонгук не понимал, что он несёт, что из его рта за глупые, пошлые слова вылетают, но он стремился нащупать нерв. Наощупь, вслепую.
– Чонгук, – он не переставал улыбаться, – как же я могу жить, если знаю, что она меня любит и я её люблю, но мы не вместе? Из-за моего проёба. Скажи мне, зачем мне стараться? Если очевидно, что лучшее, из предназначенного мне, я просрал?
– Может она вернётся ещё, – он знал, что не вернётся, но использовал последний – самый грязный приём.
– Нет, Чонгук, – Тэхён тяжело вздохнул, закашлялся, прижал руку ко рту. Когда приступ хриплого, разрывающего кашля прекратился, на ладони у него остались сгустки крови. – Она не вернётся, – продолжил, как ни в чём не бывало, – и это правильно. Только больно пиздец, – и он снова закашлялся.
Чонгук размышлял над тем, что ему делать, ещё неделю. Но Тэхён стал выглядеть слишком плохо, он вообще перестал есть – организм не воспринимал даже супы, скинул килограмм 10, если не больше, и едва ли приходил в сознание. Он долго сомневался над тем, стоит ли говорить о своём плане Джису, и, в конце концов, поведал ей всё.
Она молчала. Долго смотрела на него, а потом сказала:
– Ты нарушил обещание, но я тебе это прощаю. Один раз. Проследи, чтобы она не пострадала.
– Хорошо. Я люблю тебя, – он долго сцеловывал с её щёк слезинки, а жена всё плакала и спрашивала, почему именно с её сестрой должно такое случаться.
Чонгук выбрал день, когда у Дженни была запланирована прогулка – по расписанию, составленному им же, и поехал к ней первой, изменяя своему привычному маршруту. Она не была против, когда он заходил сам – вручила ему запасные ключи и попросила не беспокоить её лишний раз, и парень по привычке прошёл внутрь маленькой квартиры, выгрузил из холодильника – крошечного, пожелтевшего от времени – испорченную еду и загрузил новую – Джису оказалась действительно не так плоха в кулинарии, и для сестры готовила каждую неделю.
Закончив с рутиной, он зашёл в комнату Дженни – и в принципе единственную комнату в этой халупе. Она занималась в наушниках, склонила голову над тетрадью, усердно что-то писала, и губы её шелестели, очевидно, проговаривая какие-то слова. Чонгук в который раз поразился аскетичной обстановке. Не было в помещении ничего, кроме узкой кровати, шкафа с книгами и письменного стола с неизменно включённой лампой. Лампа адски жужжала, и Дженни пользовалась наушниками именно для того, чтобы не раздражаться. Маленькое окошко под потолком не пропускало свет – квартира находилась практически в подвале.
Он похлопал её по спине, и она, как обычно, подпрыгнула от испуга, уставилась на него с изумлением. Всё никак не могла привыкнуть к его приходам.
– О, Чонгук, – дёрнулись её губы, и у него самого свело скулы – так устал от ненастоящих улыбок этих двоих, – привет.
– Привет.
– Я закончу упражнение, и пойдём, – она кинула быстрый взгляд на календарь, поняла, что наступил день прогулки.
– Хорошо, – он вышел на кухню, кое как уместился на единственном стуле, приготовился ждать.
Дженни вышла на удивление быстро. Накинула куртку – было всё ещё достаточно холодно – и они поднялись на улицу.
– Джису всё ещё злиться?
– Она о тебе заботится.
– Я знаю, – Дженни пожала плечами. – Я позвоню ей через неделю, как раз сдам IELTS к тому времени. Не можем же мы не разговаривать до моего отъезда.
Обычно они делали три круга по району – это занимало минут сорок – в полной тишине, но в этот раз Чонгуку надо было попросить её об услуге. И он мялся и не понимал, как стоит начать разговор, а она, словно бы и не замечала этого – смотрела то на небо, то под ноги, и продолжала бормотать английские фразеологизмы себе под нос.