В другой раз, обернувшись грозовой тучей, он долго обстреливал замок молниями, неизменно попадая в громоотвод, пока окончательно не выдохся. Вся энергия ушла в землю, и домой пришлось добираться по телефонному кабелю.
Вершиной старковских ухищрений стал момент, когда он распылился в воздухе на аэрозоль и попытался проникнуть в замок через вентиляцию, но был втянут в часовню во время Черной Мессы, где и осел на стенках органной трубы. Труба после этого стала немилосердно фальшивить, и органных дел мастер, после долгих поисков неисправности, выбросил ее на свалку, заменив новой.
Отчаявшись, Старков добрался до главы «Особо опасные заклинания», где обнаружил Ингибитор Зеркального Прохода, которым не замедлил воспользоваться. Основательно вооружившись и облачившись для тепла в старое дедушкино пальто (дедушка был попечителем богоугодных заведений), Старков встал перед зеркалом в прихожей, произнес кодовое слово и, нарисовав на стекле пентаграмму, прошел сквозь стекло и исчез.
Зеркал в замке оказалось несколько сотен, и к какому из них мог бы подойти граф, оставалось только гадать — с той стороны стекло выглядело абсолютно непрозрачным. Но так просто сдаваться Старков не собирался.
Тактика его была проста. Определив на слух, что к зеркалу кто-то подошел, он высовывался наружу и бил подошедшего дубинкой, всякий раз активируя новое зеркало.
Количество таких зеркал постепенно увеличивалось — «закрывать» зеркальные проходы обратно Старков не умел.
Оглушив с дюжину слуг, служанок, конюха и придворного палача, Старков понял, что конечного результата добьется не скоро и решил выяснить, куда какое зеркало ведет.
Увлекшись, Старков не заметил одного обстоятельства. С обратной стороны все зеркала казались одинакового размера, хотя, на самом деле все они были разные, а вот рост Старкова всякий раз изменялся.
Решив прозондировать обширную гостиную, Старков случайно выпал из маленького каминного зеркальца, которое держал в руке прелестный мраморный амурчик полуметровой высоты, и упал в коробку с шахматами, из которой не смог выбраться, сколько ни пытался. Ростом он был теперь не больше мизинца и никакого вреда графу Цепешу причинить, конечно, уже не мог.
Как раз в это время граф в очередной раз принимал гостей, двое из которых решили сыграть в шахматы. Смертельно перепуганный Старков предпочел притвориться шахматной фигурой, и игроки, посоветовавшись друг с другом, приняли его за коня, сильно недоумевая при этом, почему конь одет в пальто. Старкова «съели» на двадцатом ходу, после того, как он шаховал короля, и отложили в сторонку.
Настоящий конь отыскался на дне опрокинутой коробки. Старков подсунул его вместо себя, надев на него, предварительно, свое пальто, после чего благополучно удрал. Шахматисты ничего не заподозрили.
Потеряв и меч, и дубинку, Старков взобрался на каминную полку по кочерге и попытался допрыгнуть до зеркальца. Гости то и дело проходили мимо, и Старков торопливо прятался в укромных местах. Пару раз он залез в машинку для резки сигар, но после того, как ему чуть не оттяпали голову, притворился статуэткой. Пятилетний сорванец наследник украл Старкова с полки и уволок в ванную, откуда тот смылся через зеркало после двух часов катания на игрушечной яхте, ужасно страдая от морской болезни.
Следующим пунктом вторжения Старков выбрал залу со множеством зеркал, не подозревая, что это комната смеха. Странная их кривизна не смутила его, и он, вывалившись наружу, смертельно напугал смотрителя. Бедный старичок убежал, крича, что на замок напали чудовища, а Старков поспешно убрался через другое зеркало, кстати, не менее кривое.
Проплутав по галерее кривых зеркал, Старков постепенно принял вид совершенно невообразимый. Сперва он стал еще более тонким и худым, потом — толстым и маленьким вроде бочонка, затем сделался кривобоким и распухшим в некоторых местах, а под конец стал напоминать гибрид носорога, ящерицы и ливерной колбасы.
Гордостью графских забав был веселый кривой трельяж, взглянув между зеркал которого, можно было увидеть вереницу собственных отражений, одно забавнее другого, и Старков, естественно, угодил прямехонько туда.
Лавина стронулась. Замок наводнили различные производные Старкова, совершенно выжившие из ума и потерявшие человеческий облик. Вдобавок, открытые зеркала свободно пропускали различных животных, которые на выходе нередко соединялись со Старковскими отражениями — мух, летучих мышей, сов, собак и кошек, не говоря уже о крысах, которым особенно полюбилось это дело.
Старков безуспешно скитался по коридорам в надежде отыскать прямое зеркало. Граф уже смекнул, что к чему, и приказал снять их и разбить, а о комнате смеха попросту забыл. Попав на склад, где хранились елочные игрушки, Старков использовал как зеркало блестящий елочный шарик и принял сферическую форму, подходящую для проникновения в маленькое круглое зеркальце, оброненное какой-то дамой при поспешном бегстве. Проплутав потусторонними лабиринтами, он добрался до зеркала трюмо в своей прихожей, которое поспешно разбил, убедившись предварительно, что истинный облик вернулся к нему. Лишь кое-где на теле остались следы снежинок от елочного шарика.
Совсем без последствий, однако, не обошлось. Прежде всего Старков обнаружил, что в доме скисло все молоко. Газ на кухне горел зеленым пламенем вместо голубого, а любимые Старковым прежде соленые огурчики теперь почему-то вызывали у него отвращение. Обжегшись о холодное фамильное дедушкино серебро (дедушка был графом), Старков не на шутку струхнул, а когда обнаружил, что уже не отражается в зеркале, понял, что стал черным магом.
Потапыч на это пренебрежительно заметил:
— Это ничего, это даже хорошо. Белые маги, они только фокусы и умеют показывать.
Прошло два дня. Старков лежал в ванне, листая объемистый трактат Луга Девятирукого, когда в дверь позвонили. Старков с неохотой вылез из воды, завернулся в мохнатое полотенце и пошел открывать.
На пороге, в окружении родных и близких, стоял граф Дракула собственной персоной. Был он бледный и осунувшийся, под глазами его набрякли круги. Левая рука графа, сжатая гипсовым лубком, беспомощно покоилась на марлевой перевязи.
— Оппаньки… — только и смог сказать Старков, когда его оттеснили к стене графские слуги.
— Ну здравствуй, братец, — сказал граф.
— Тамбовский волк тебе братец, ублюдок! — проворчал Старков, злобно глядя ему в глаза.
— Ну, во-первых, это ты — ублюдок, — миролюбиво заметил Дракула. — А тамбовский волк — он мне не братец, а двоюродный племянник. Да и тебе, кстати сказать, тоже.
Без долгих разговоров Старков после этого заявления упал в обморок. Его усадили в кресло, дали стакан портвейна, а когда он пришел в себя, ему пришлось выслушать одну длинную историю.
Худшие его опасения подтвердились — он оказался колдуном не только по призванию, но и по рождению, а граф Владислав Цепеш был его братом-близнецом.
— Когда мы были маленьким, — с ласковой грустью говорил он, — Мамочка решила погулять с нами в парке. Няня шла по парадной лестнице, когда с потолка на нее спрыгнул черный демон. Он толкнул бедную нянюшку, я просто упал, а ты скатился вниз по ступенькам. Все думали, что ты убился, но действительность оказалась еще хуже — старший сын графа Дракулы, его надежда и опора, выжил, но стал дурачком.
Ты очень быстро рос, но не желал заниматься ни науками, ни магией. Единственным, что тебя интересовало, были взрывы и музыка, ирландская, в основном. У папочки жил старый, выживший из ума друид Ле Фер Флайн, который сдвинулся после разрушения Дома Да Дерга. У него была старая кельтская арфа и волынка, и ты все время торчал у него, слушая сказания и песни. Особенно ты любил песнь, которую сложил Аморген Глуингел, сын Миля, когда ступил правой ногой на землю Ирландии: