Иногда карандаши начинали спорить, кто же из них нужнее в этом мире, да так яростно, что коробка буквально могла вот-вот развалиться. Правда, снаружи этого никто не замечал. Да и что тут замечать — коробка и коробка. А потом их выложили на прилавок, и спорить они могли только тогда, когда магазин не работал.
Потом однажды чьи-то руки достали их из-под стекла, и как следует упаковали в цветную бумагу, и громкий голос произнес: «Спасибо за покупку!» Потом их долго (или это им так показалось) куда-то несли, потом послышались голоса, смех, бумагу с треском разорвали, и карандаши опять увидели свет. Их как-то очень ловко очинили: так, чтобы если рисовать в одну сторону, то получалась бы очень тонкая линия, а если повернуть вбок, то линия была бы широкой. Тогда-то, наконец, карандаши и узнали, к кому же они попали. К очень маленькому мальчику, в подарок на день рожденья.
И мальчик стал рисовать дома, деревья, себя с родителями, жёлтое солнце на голубом небе и зелёную траву на чёрной земле. А еще он всё подкрашивал красным — ведь все знают, как дети любят красный цвет! — и земля становилась глиной, солнце оранжевело, а небо было лиловым. А когда мальчик начинал рисовать красные цветы, карандаш ломался — у него оказался слишком хрупкий, наверное, пережжённый грифель. Тогда мальчик обижался, как это умеют только дети, и отбрасывал карандаш в сторону, но потом он находил его. Но однажды карандаш закатился под шкаф и провалился в щель в полу, и там его не нашли.
Наверное, он до сих пор лежит там, в подполье, в пыли и паутине. Яркая краска и позолота с него давно облезли, и теперь его никто не узнал бы. Иногда по нему пробегают тараканы, а рядом шныряют крысы с красными злыми глазами. Тогда карандаш вздрагивает и замирает, но крысы уходят, и он успокаивается и засыпает. Ему снится, что его нашли, опять покрыли краской и позолотой, и он попал на стол к Очень Важному Начальнику. Уж теперь-то он точно будет наносить резолюции, и отчёркивать важные места.
А иногда ему видится совершенная фантастика, что это он сам стал Очень Важным Карандашом, и решает, какие места нужно ОТчёркивать, а какие — ЗАчёркивать. Потом он издаёт Указ, что на самом деле считать важным, а что — нет. Карандашей (да и людей тоже) начинают делить по цветам, и одни цвета становятся важнее других…
Потом он просыпается от писка голодных крыс. И ему опять становится страшно, что они изгрызут его в труху, или он без толку сгниёт здесь, в подполье. Ему остаётся только надеяться на то, что его наконец-то найдут…
А мальчик давно вырос, но иногда он вспоминает так и не найденный карандаш. И тогда ему кажется, что если найти потерю, то всё обязательно станет лучше…
Хотеть
Юлий Буркин
Скрипя снегом под подошвами, Андрей шел домой. Вечеринка на работе была скучной как всегда. Готовились к ней долго, ждали от нее многого, но все придумки оказались недоделаны. Те, кто должен был написать стихи, прочитали чужие, где-то уже слышанные, а те, кто должен был петь песни, забыли принести гитару. И даже тосты были из Интернета…
Про подарки и вспоминать противно. Школьная манера дарить ОДИНАКОВОЕ была преодолена, и всем подарили РАЗНОЕ, но это мало что изменило, потому что явно прослеживалось: у всех подарков одна цена — рублей триста. Видно, именно такую сумму на брата выделил местком. Андрею подарили комплект: шампунь, пена для ванны и туалетная вода. Он дежурно пошутил, мол, я что, плохо пахну?.. Кстати, подарок он положил на подоконник, а, уходя, забыл забрать. Да и бог с ним.
Дважды бегали за водкой. Нет, трижды. Танцевали под «Фабрику» и Сердючку. Короче, «новогоднее волшебство» в полный рост… А самое противное, что Андрей знал точно: дома Новый год пройдет примерно так же. Светлана подарит «ему» комплект постельного белья, они вместе Ольке — сотовый (так как у всех ее подруг такие есть уже лет сто), он Светлане — комплект нижнего белья, как будто оно еще может его возбуждать.
Андрей свернул на свою улицу, но, прежде чем двинуть прямиком к подъезду, зашел в маленький магазинчик на остановке и купил банку «Балтики-тройки» с пакетиком сушеных кальмаров. Это было явно лишнее пиво, так как на вечеринке он пил только водку. И ему не хотелось, чтобы Светлана видела, как он это пиво пьет. Но когда он осознал это, до родного подъезда идти было уже ближе, чем возвращаться в магазин. И он не стал менять траекторию. Набрав код, вошел в подъезд и уселся на ступеньках лестницы. Вряд ли кто-то из соседей пойдет по ней в этот час.
Отогревшись, Андрей расстегнул дубленку. Разорвал пакетик. Соленый вкус «владивосток-морепродукта» пришелся кстати, притупляя нездоровый посталкогольный аппетит. Андрей вскрыл банку, глотнул пиво и зажмурился от удовольствия. Вот бывает же так. Сидел за праздничным столом — салаты, винегреты, пельмени, колбаса… Веселая компания, приятная музыка… Но почему-то все было «не в жилу», не в кайф. А вот сейчас он сидит один на лестнице в подъезде, хлебает какое-то долбанное пиво, и при этом — почти счастлив. Почему?
Может быть потому, что это — именно то, чего захотел именно он и именно сейчас? А там, на празднике, все было ориентировано на всех — и еда, и питье, и музыка, и даже время и место. Лестница — не банкетный зал, банка пива и сушеные кальмары — угощение невеликое. Но хороша ложка к обеду. Даже компанию тут он выбрал себе сам — никого. И музыка по индивидуальному заказу: тишина.
Он глотнул еще и почувствовал, что весь размытый вечеринкой водочный хмель как-то конкретизируется, осмысливается, фокусируется. Вспомнил выражение «отлакировать пивком». Очень точно сказано. Сознание обрело предельную прозрачность. Подумал с пьяной горечью: «Может, дело просто в том, что я замкнутый, неприветливый и неприятный человек? И все не по мне, если только я не один? Может, я — волк одиночка? А коллектив, жена, дочь — это все недоразумение? То, с чем приходится мириться, не более?»
Но нет. Неправда. Он умеет радоваться общению, любит дочь, любит жену. Во всяком случае, любил. Но ему и сейчас хорошо с ней… Однако «лакированное сознание» не позволило ему по обыкновению обманывать себя. Внезапно с грубой отчетливостью он на один лишь миг осознал в чем дело, но тут же сработали защитные механизмы и запихали эту мысль обратно глубоко в подсознание.
А осознал он вот что. Что занимается он совсем не тем делом, которым мечтал когда-то заниматься. Что женат совсем не на той женщине, которую когда-то без памяти любил. Что живет он совсем не так и не там, где и как собирался жить… И даже собака у него не его любимой породы… И с дочерью не поговоришь по душам — так, как можно было бы с сыном…
Все это — не разложенное по полочкам, а свитое в тугой клубок общего ощущения разочарования — лишь на миг выкатилось наружу и тут же спряталось назад. Но кайф был испорчен. Одновременно с этим исчезла и ясность. Вновь почувствовав себя глухо и бездарно пьяным, Андрей прожевал ставшие безвкусными остатки кальмара, сделал большой глоток, и банка опустела. Затем он встал, засунул пустой пакетик от кальмаров в банку, положил ее боком на батарею центрального отопления и собрался уже двинуться вверх по лестнице на свой третий этаж, как вдруг услышал, что кто-то открывает кодовый замок подъезда.
Андрей остановился. Даже не из любопытства, а машинально. Днем в такой ситуации он всегда дожидался того, кто входил. Чтобы поздороваться. Чтобы не думали, что он кого-то избегает.
Дверь распахнулась, и в подъезд вместе с клубами морозного воздуха ворвался молодой человек в кожаной куртке, в шапке похожей на летный шлем и с портфелем в руке. Что-то не помнил Андрей такого соседа. Однако, что с того? Соседи имеют обыкновение меняться. К тому же молодой человек Андрея явно узнал и обрадованно помахал свободной рукой:
— Андрей Николаевич, вы еще здесь! Как это замечательно!
— Здрасьте, — слегка обескураженно отозвался Андрей.
— С наступающим вас, — сказал молодой человек.