Если остановиться на судьбе концепции более конкретно, то можно констатировать, что после смерти ученого в 1965 г., его учение постепенно начало терять свои позиции во французской социологии. Это и неудивительно, поскольку руководящие роли в данной области научного знания в 1960–1970-х годах принадлежали мыслителям, которые не только были противниками Гурвича и его теории в академическом плане, но и питали к нему нескрываемую личную антипатию (Р. Арон, Ж. Фридман, Ж. Стецель, К. Леви-Строс и др.). Поэтому книги и учебные пособия Гурвича более не использовались в университетском образовательном процессе, а исследованию его теории посвящается все меньше и меньше работ[483]. Ж. Карбонье метко подытоживает причины непопулярности творчества Гурвича и состояние интеллектуального наследия мыслителя после его смерти: «Гурвич никогда не имел особого веса на юридических факультетах. Во-первых, из-за особенностей своего сложного, можно даже сказать склочного, характера. Он легко ссорился с теми, кто не пользовался его уважением, в том числе и с ближайшими коллегами, с социологами. Среди социологов у него были друзья и сторонники, но немало и противников. Поэтому то, что он создавал в рамках социологии права, плохо воспринималось даже в Сорбонне, не говоря о юридических факультетах. Добавим сюда и его иностранный акцент, его трудновоспринимаемый стиль»[484]. На фоне падения интереса к взглядам ученого во Франции за ее пределами в 1970-х годах готовятся интересные исследования, особенно в США[485] и Европе[486]. Несмотря на идеологическое противостояние с Западом, авторы из «социалистического лагеря» также посвящают свои работы исследованию философских и правовых аспектов концепции Гурвича[487].
Со временем эмоциально негативное отношение к концепции мыслителя во Франции меняется на более критический и взвешенный анализ. В зависимости от оценки авторами значимости идей Гурвича для развития социологии и правоведения уделяется внимание характеристике его взглядов, и, как правило, в курсах по истории философии права и социологии во Франции его творчеству посвящается специальный раздел, о нем готовятся отдельные диссертационные исследования[488]. В то же время, говоря о значении ученого для французской научной традиции, нельзя забывать, что из научного круга Гурвича[489] вышли ряд интересных авторов, которые впоследствии стали лидерами французской социологии. Если говорить о непосредственных учениках, то в первую очередь нужно упомянуть Жоржа Баландье и Жана Дювиньо[490], «этих интеллектуальных наследников русского социолога»[491], которые в своих работах продолжили развивать идеи своего наставника. В социологии Ж. Дювиньо очевидное развитие получила идея Гурвича о прерывистости и драматичности, непредсказуемости социального бытия, тогда как в работах Ж. Баландье в большей степени проявилось видение социального динамизма, в рамках которого общества непрестанно создают и изменяют себя, не только эволюционируя, но и разрушая себя[492]. Можно в связи с этим упомянуть и таких авторов, как Пьер Ансар, Мишель Крозье и др.[493], для которых характерен непрестанный поиск социального равновесия и баланса личности и общества и «идеи которых получали подпитку из источника, оставленного им Гурвичем, что большинство из них с готовностью признают»
482
Сравнение, приведенное в работе:
483
Среди наиболее значимых см.:
484
485
См
486
См.:
487
См.:
488
См.:
489
Мы не говорим здесь о школе, поскольку Гурвич не оставил после себя формальной научной школы (см.:
490
См. прежде всего:
492
Вместе с тем два этих автора не считают себя прямыми последователями Гурвича и предпочитают говорить о влиянии идей, об общем направлении исследований. Так, в интервью автору этих строк Ж. Баландье указал на то, что свою научную позицию он сформулировал самостоятельно и Гурвичу он был скорее единомышленником, чем учеником (интервью М. В. Антонова с Ж. Баландье. Париж, 16 марта 2006 г.). Ж. Дювиньо также утверждает: «Я часто воспроизвожу в памяти творческий порыв мысли Гурвича. Но здесь лучше говорить о его “помощи”, чем о “наставничестве” или о “интеллектуальной преемственности”, для того чтобы подчеркнуть то движение, которое вызывала к жизни его динамичная мысль (письмо Ж. Дювиньо М. В. Антонову. Ля-Рошель. Франция. 28 февраля 2006 г.).
493