Полковник вытер пот. Молча поднялся и вернулся к себе в комнату. Налил водки, выпил. Походил из угла в угол. Было страшно и жутко.
«Как хорошо, что ты на нашей стороне, Леша, или кто ты там на самом деле».
Налил еще, перекрестился, сел за стол. Прошептал «прости меня, Господи» и начал составлять наградной список на участников операции по уничтожению банды полевого командира и террориста по кличке Мага.
Что произошло в лагере бандитов, толком выяснить не удалось. На их стоянке нашли семнадцать развешанных на деревьях обезглавленных и выпотрошенных тел и кучи стреляных гильз. Перед смертью они палили во все стороны, явно не видя противника и не понимая, откуда эта напасть на них свалилась. А от насмерть перепуганных агентов из числа местного населения получили информацию о божественно красивом и раскрашенном кровавыми узорами ангеле смерти в женском обличье, который вихрем пронесся по близлежащим селениям, на корню вырезая семьи участников группы Маги, не щадя ни женщин, ни детей.
Отдел быстренько расформировали и перебазировали в другой населенный пункт. А в этом горном районе, где и власти-то настоящей отродясь не было, больше никогда не прозвучало не то что выстрела, но даже грубого слова адресованного человеку в форме русского солдата.
Х
Бабка Фрося поправлялась. Выздоровление шло медленно, старые кости срастаются плохо. Да она домой и не торопилась. В больнице хоть и грязно, и кормят плохо, но все люди вокруг. И поговорить можно, и обидеться есть на кого. Вот, соседка по палате, по возрасту подходящая, пенсионерка. Посудачить можно, вспомнить как раньше жили-поживали, власть поругать, да на детей пожаловаться. Правда, у Ефросиньи Ивановны с этим были сложности. Не сложилось как-то ни с мужем, ни с детьми. Не было ни того, ни другого. Из всей родни, был один племяш паразит-тунеядец, который вспоминал о ней лишь в день пенсии. Но сейчас, чтобы не стыдно было перед соседкой, говорила о нем одно хорошее, вспоминая, как он ей «помогает, заботится, каждый день навещает, не надо ли чего тетушке». А когда он действительно заявился с яблоками, баба Фрося не то что смутилась, а скорее испугалась. Не похоже это было на племянничка, но перед соседкой рассыпалась в восхищении, смахнув набежавшие слезы. Родственничек посидел, посидел, поинтересовался датой выписки, сообщил, что обязательно заедет, поможет добраться до дома, и убрался восвояси. Забота была странной, и она насторожилась, чувствуя какой-то подвох.
Добра от людей она не ждала. Вся ее жизнь учила тому, что обманет обязательно самый близкий, а от чужих уж совсем ничего хорошего ждать не приходилось. Вот какона сюда попала. Сбили машиной, а потом отравить хотели. Насилу вырвалась и убежала. Добрела до своего дома, хотела помыть собранные бутылки, а ноги отказали. Ходить не может, встать не может. Лежала и кричала, хорошо – соседи услышали, «скорую» вызвали. Сделали рентген, оказалась трещина в бедре. Загипсовали, положили. Вот теперь лежит, поправляется. Хотела на обидчика заявление написать, но передумала. Вспомнила, как он ее одной рукой чуть не придушил, и испугалась. Прибьет еще, бугай здоровый. На этих бандюков ни суда, ни управы. Или дом спалят, чтобы не умничала. Посадят его или не посадят, еще вопрос, а ей потом как жить. Кроме маленького домишки и нет ничего. Так что подумала она, подумала и решила не связываться с этим делом, поскольку ни к милиции, ни к властям особого доверия не испытывала.
Незаметно наступил день выписки. Племянник, ясное дело, не явился, добирайся как хочешь. Сердобольная соседка по палате попросила внука, тот и доставил к родным стенам. Зашла баба Фрося к себе во двор и заплакала. В гостях, как говорится хорошо, а дома лучше.
Домик был неказистый, но с довольно большим участком, и стоял в хорошем месте. Племяш давно предлагал продать, а ее к себе взять, но она отказывалась. Племянник пьет, бабы у него все время разные, пьющие, точно со свету сживут раньше времени. Вот помрет, пусть делают что хотят.
Она зашла на кухню и подошла к печке, чайник поставить. В доме отчетливо пахло тухлятиной. Она сморщила нос, но особого внимания на это не обратила. Она частенько приносила со свалки что-нибудь не особо свежее. Иногда забывала, куда определяла на хранение, а оно потом заванивалось. Так что в запахе ничего особенного не было. Сейчас попьет чайку, и приберется, наведет в доме порядок.
- Мать, а мне чайку нальешь?
От неожиданности она едва не подпрыгнула. Рука с кипятком дрогнула, выплеснув добрую половину на пол. Резко обернулась и вздрогнула еще раз. Голос был гнусным, а его хозяин еще более отвратителен. Карлик, в бомжовском прикиде, с медно-красной рожей. Сидел, ухмылялся и пускал в потолок дым от прикуренной папиросы.
- Ах ты, паразит такой! Хозяйки нет, так в дом сразу. Все небось вынесли. Щас вот в милицию позвоню, поскалишься тогда.
- А ну, цыть. Замолкни, старая. Я сказал, чаю налей.
Бабе Фросе неожиданно стало страшно. Очень страшно. Страх был могучий и древний, как инстинкт. Она молча достала свою лучшую чашку и налила кипятку незваному гостю. Присела на табуреточку и схватилась рукой за сердце.
- Ты мне не помри раньше времени. Я сам определю, когда тебе на тот свет отправляться.
Выпил залпом кипяток и уставился на нее красными, с вертикальными зрачками, глазами.
- У тебя случайно моя вещь оказалась. Ты мне ее сейчас отдашь, а я твою вещичку верну. Она мне без надобности.
Она хотела закричать, что у нее ничего чужого нет, но, увидев возникшую на столе брошку, осеклась. Брошь была небольшой, в форме молнии. Искрилась, блестела на солнышке и была очень красивой. Вещь была чужой, брать ее она боялась, но нищета и жадность победили в этой недолгой внутренней борьбе.
- А что нужно взамен?
Красноватая рука, покрытая мелкими чешуйками, указала в сторону коридора.
- Там, в сумке.
Вонь, оказывается, исходила оттуда же. В сумке лежали бутылки, которые она насобирала в последний свой поход, неизвестный ей сверток и ползали черви.
- Тащи сюда.
Принесла.
- Сверток на стол.
Достала. Запах гниения стал просто невыносимым.
- Разверни и отдай.
Она развернула потемневшую газету и задохнулась от накатившей тошноты. Среди копошившейся мерзости и разлагающегося мяса весело поблескивали золотые колечки.
- Вот это.
Баба Фрося, превозмогая отвращение, ножом отковыряла то на что указал гость (гость ли?), и протянула ему палец (палец!) с толстым золотым кольцом. Карлик улыбнулся и, резко схватив украшение и то, на что оно было надето, запихнул себе в пасть. Проглотил, удовлетворенно рыгнул.
- Ну, вот и все, старушка. Молодец. Есть еще порох в пороховницах.
Подтолкнул к ней брошку.
- Пользуйся, твое теперь.
Поднялся и пошел во двор.
- Да… Сильно не переживай. Помрешь скоро.
Ефросинья Ивановна плюхнулась на табуретку и схватилась за сердце. Там болело и жглось, словно раскаленным прутом вращали. Стало трудно дышать. Попыталась выйти во двор и позвать соседей, но сил не хватило, и она тяжело повалилась на пол загаженного коридорчика.
Через пару часов появился племянник. Зажав нос, он перешагнул через лежащее тело и подошел к столу. Положил в карман брошку, закинул разложившуюся кисть руки в мойку и открыл воду. «Вот же скупердяйка была. У нее «рыжье» по столу валяется, а сама деньги клянчит. Может, жива еще?» Нагнулся, пощупал пульс. «Нет, готова. Ну что ж, отпали проблемы с выселением». Достал мобильник и вышел во двор позвонить.
К дому со всех сторон бежали маленькие красные ящерки. Их было много, очень много. Он взвизгнул, и бегом бросился на улицу.
Х
На равнину они еле выбрались. Не совсем равнина, конечно, но и не эти проклятые горы. Вся поездка была тяжелой, и шло все наперекосяк с самого начала. Был один положительный момент, Сима смог получить четыре образца или, если быть точным, заготовки для опытных образцов. Но четыре – это очень хорошо. Такое случалось крайне редко. К тому же, у одного из образцов, показатели буквально зашкаливали. Это была первая странность, но далеко не последняя в этой командировке. Почему странность? Да потому что таких показателей быть не могло. И существование такого объекта опровергало ряд фундаментальных и незыблемых законов. Один из них – это закон сохранения энергии. И что-то подсказывало, что найдется много и других странностей.