Владимир Константинович был большим светилом отечественной биологии. Мог бы, конечно, быть просто очень авторитетным ученым с мировым именем, но продолжительная работа в Центре специальной медицины под руководством профессора Желаева, похоже, навсегда закрыла его имя и его достижения от мировой общественности. Но он не жалел. Для него главным в жизни являлась работа, а теперь он мог работать всегда и работать именно над теми темами, которые ему были интересны. Его лаборатория активно и успешно занималась разработками в области клонирования, биоструктурирования и генной инженерии. Работали, в основном, на чистую науку. Заказчик, иногда, конечно, корректировал направление исследований, но это больше носило рекомендательный характер. Финансирование было огромным, а контроль очень слабым. Другой бы на его месте накупил себе недвижимости за границей и предавался другим радостям жизни, но он работал. Ни одной копейки не ушло из лаборатории. Если и случались нецелевые расходы, то они касались зарплат и прочих выплат сотрудникам. Каждый из них, вплоть до уборщицы, получил от лаборатории жилье, да и на зарплату не жаловался. Естественно, что его сотрудники готовы были носить Владимира Константиновича на руках и пошли бы за ним в огонь и в воду, фигурально выражаясь, конечно. Поэтому и поддержали его, а не Мольбертыча, хотя и не каждый из ученых был на сто процентов уверен в его правоте. Но, утешив себя тем, что нейтронную бомбу тоже кто-то когда-то сотворил, и ни к чему ужасному это не привело, они пошли за своим бессменным научным и коммерческим директором, спрятав свои сомнения глубоко внутри.
А затем «золотой век» закончился. Лабораторию переименовали в НИИ, прислали нового директора в большом генеральском чине и потребовали доложить о конкретных результатах, достигнутых научным коллективом за отчетный период. Выслушали, признали работу удовлетворительной и сделали определенный заказ, закрыв все другие направления. Коллектив, конечно, попереживал и поволновался, но, уяснив, что никого сокращать не собираются, успокоился, и начал трудиться над новой темой, тем более, что определенные наработки в этой области уже имелись.
Поставленная задача была хорошо известна широким массам по угрюмым голливудским фильмам и прочей фантастической белиберде. Нужно было создать солдата нового поколения, который бы в огне не горел, на морозе не мерз, спать не хотел, практически не ел, а думал и того меньше. О том, что такие работы ведутся, перед населением, естественно, не афишировалось, но в гениальных генеральских мозгах эта идея засела прочно.
Первые же программные выкладки, обобщившие пока еще виртуальные результаты исследований, показали, что конечный продукт если и будет получен, то окажется очень и очень дорог. Буквально штучное производство. Так что ни о каких полках и дивизиях подобных суперменов говорить не приходилось. Они чистосердечно это все обосновали и представили свой вывод наверх, для себя уже решив, что тема закрыта. Однако наверху все восприняли по-другому. Руководство сделало вывод, что раз дорого, то вопрос стоит исключительно в стоимости, а не в принципиальности осуществления задачи. А раз изготовить образец можно, значит, изготовить его нужно. Владимир Константинович почесал свой высокий лоб, отогнал мысли о терминаторах-терористах, и повел свой коллектив к поставленной цели.
НИИ долго и упорно «тренировалось на кошках» и прочих лабораторных крысах, но вскоре было принято высочайшее соизволение перейти к опытам на людях, дабы ускорить результат и не тратить зря бюджетные деньги. Начали появляться «образцы». Впервые их так окрестил какой-то лаборант, но кличка приклеилась намертво, перекочевав из институтского сленга в официальные сводки и отчеты. Первыми образцами, естественно, были военные, смертельно раненные в разнообразных мелких и прочих конфликтах, полыхавших на бескрайних просторах бывшего Союза. Служба доставки работала очень хорошо, их агенты были буквально везде, и пронумерованные образцы поступали в институт в наиболее кратчайшие сроки. Выбирали исключительно безнадежных. Им вкалывали пару кубиков спецраствора, который никак не препятствовал наступлению смерти, но отодвигал ее суток на пять, вводили наркоз и укладывали на операционный стол.
Первые пять номеров были чисто подопытными. На них отработали соответствующую технологию, после чего отправили на родину в цинковых гробах, где их и похоронили со всеми воинскими почестями. А вот последующих пятерых всеми силами пытались поставить на ноги, и двое из них выжили. Стали, конечно, полными дебилами, но выжили. Руководство это оценило как большой успех, и приняло решение о работе с более живым материалом, чем ранее. Вот тогда Мольбертыч возмутился в первый раз и едва не ушел из института. Его едва уговорили остаться, но некоторые сотрудники из так называемого поколения «шестидесятников» все-таки ушли, объявив их опыты антигуманными, находящимися за пределами добра и зла.
Владимир Константинович в душе их поддерживал, но темой был увлечен очень сильно, и, самое главное, чувствовал, что первый положительный результат рядом. До него оставалась буквально пара шагов. И вот в этот самый момент появился образец № 13. Несмотря на то, что человек подорвался на фугасе, был он практически цел, если отбросить два сломанных ребра и полное беспамятство от сильнейшей контузии. Во всяком случае, они так посчитали вначале, что потеря сознания – это результат контузии. Первым в этом засомневался именно Альберт Иванович, но это уже после. А пока они его вылечили. Он был первым из образцов, который лег на модернизацию практически здоровым.
Все изменения, произведенные с образцом, он перенес на удивление стойко и, что самое главное, выжил. Измененные органы приживались, но приживались несколько своеобразно, словно кто-то другой, а не ученые руководил этим процессом, изменяя их вмешательство и направляя его в другое русло. К примеру, ему ввели раствор для укрепления костей. Он прижился и начал производить необходимые изменения, а затем изменился сам и изменения произвел несколько другие, причем с гораздо лучшим результатом. Скелет образца теперь состоял из огромного количества тонких гибких и обладающих огромной прочностью костей, свитых между собой наподобие веревок в канате. Как это произошло, что послужило причиной, было неизвестно. Но далее подобное происходило постоянно. Если они что-то меняли, оно менялось. Изменялось не так, как это было запланировано изначально, но всегда в лучшую сторону. Самым главным достижением явилось то, что образец жил. Но в сознание приходить не торопился.
Здесь опять высказал свои возражения и соображения Мольбертыч, потребовав прекратить дальнейшую работу над образцом № 13. Ультимативно заявив о необходимости оставить его в покое и дожидаться возвращения сознания. Впоследствии Владимир Константинович узнал, что старый ученый лично вынес распоряжение о сокращении объемов питания образца, практически обрекая того на голодную смерть. Однако 13-й на это если и отреагировал, то довольно странно. Он несколько набрал вес и начал пугать женский персонал хитрой улыбкой, которая появлялась у него каждое утро, исключительно в 10.00.
С другими образцами все обстояло гораздо хуже. Они умирали. Кто после третьей трансформации, кто после четвертой. В принципе, и две трансформы были замечательным результатом, но на фоне 13-го хотелось большего. В общем, Владимир Константинович закусил удила и перестал считаться с различными гуманистическими теориями. Но, подопытные умирали и никакого прогресса в исследованиях не намечалось. А затем в двух боксах вышла из строя система кондиционирования, и 19-го и 27-го закатили в ближайший, на временный постой. Вот так эта троица впервые собралась вместе. 19-й, 27-й и, естественно, 13-й. Когда аварию устранили, дежурный персонал отметил, что у первых двух начались небольшие самопроизвольные трансформации. Все бросились просчитывать возможные варианты взаимодействия прошлых прививок, дабы выяснить, откуда такое счастье. Естественно, ничего не поняли, а Мольбертыч потребовал закатить к 13-му другой образец и подробно отфиксировать их параметры в течение суток. Тогда и была установлена причина феномена, а именно – образец № 13, при взаимодействии с которым (хотя какое может быть взаимодействие у полутрупов) другие подопытные начинали изменяться самостоятельно. Альберт Иванович закатил истерику, потребовал свернуть исследования и физически уничтожить все образцы. Когда же его едва не обвинили в саботаже, заявил о необходимости срочной диспансеризации всех сотрудников, и написал заявление об уходе.