Алексей перевернулся на спину и провожал взглядом удаляющуюся компанию, пока та совсем не пропала из виду. Дрожь в теле прошла, только сильно ныл сбитый кулак. Опять накатило нестерпимое чувство голода. Он встал на ноги, и, поборов возникшее головокружение, дошел до воды, в которую и упал, испытав огромное облегчение и блаженство. Пролежав некоторое время и осознав, что засыпает, выбрался на берег и, перестав сопротивляться, легко погрузился в накатывающуюся дрему.
Почему-то снилась теща. Она шла по двору с бидоном молока и тихо ворчала. «Сынок, я все дою, дою, а сепаратор не работает. Починил бы, не зря ж на строителя учился. А я бы творожка для тебя да маслица наделала».
- И почетную грамоту «За победу над ворогом» на лоб прилепила.
Слова продрались сквозь сон, вернув в реальность. Алексей открыл глаза. Чёрт, по прозвищу Майкл стоял над ним и, как обычно, скалился. Выглядел он как при первой встрече, поменял лишь серьгу, и теперь вставленный в нее камешек брызгал в разные стороны веселыми солнечными зайчиками.
- Ну что, Леша, спас нечистого на погибель своей души? А на Страшном суде как оправдываться будешь?
Леший встал, голова была ясной и светлой, но буквально разрывалась от ощущений сильнейшей тревоги и опасности. Болела рука. Сбитые костяшки опухли, пальцы онемели и практически не гнулись. Майкл развернулся и пошел к месту боя, а Леший потоптался на месте и двинулся следом.
На поляне абсолютно голые Арлетта и Виолетта, разрисованные красными узорами, ножами странной формы разделывали пленника.
- Я думал, вы его как «языка» взяли.
- Если точнее, то из-за языка. И еще некоторых частей. Это мясо сейчас даже на праздничном столе редкость. Так что сегодня у нас королевский ужин. И у тебя, если доживешь.
Чёрт подошел к пальме, в которой продолжал торчать меч, и взялся за рукоять. Алексей посмотрел на перемазанных кровью ящера девок, которые, как заправские мясники, вырезали из него какие-то куски, вспомнил летающих колобков и передернулся: «Мама-дорогая, кого ж я трахал».
- Ничего, Алексей Сергеевич, зоофилия не самый страшный грех. К тому же, эти звери очень редкие и страшно красивые. Да и не ты их, а они тебя. У девушек редко такое счастье случается, чтобы подходящий партнер появился. Переместился здоровым и работоспособным. Сам свеж и прекрасен, хоть сразу на вертел, без маринада.
Чёрт дернул за меч, клинок остался недвижим, а пальма выгнулась дугой и стала тихонько потрескивать. Неся корзинку с кусками мяса, подошла Арлетта. Скользнула глазами по опухшему кулаку Лешего и положила испачканную руку ему на плечо. Майкл, не прекращая попыток вытащить меч, спросил.
- Сколько ему осталось?
- Обычно яд действует сразу. Почему он до сих пор живой непонятно. Скорее всего, большая сопротивляемость организма. Думаю, часов шесть, и все кончится.
Звенящими льдинками резанул полный равнодушия голос. Она стояла рядом, прижимаясь всем телом, как обычно горячим и манящим. Ее не портила даже грязь и покрывавшая с ног до головы кровь. Обнимавшая его рука, нежно, одними кончиками пальцев, поглаживала по щеке. Нежная ручка оборотня и убийцы.
- Лечить будешь?
Она молчала, завистливым взглядом наблюдая, как ее подруга жует кусок отрезанного от ящера мяса.
- Кстати, Алексей Сергеевич, что вы мне ответите на мое предложение? Согласны, или нет? Соглашаетесь, Аля вас мгновенно в надлежащую форму приведет, а затем все царства мира у ваших ног.
Раздался сухой треск. Пальма, наконец, лопнула и всем своим весом рухнула на голову Майкла, где еще раз переломилась и лишь затем, величественно опустилась на песок. Чёрт почесал ушибленный затылок.
- Ну, надо же, просто «Эскалибур» какой-то. Леший, ты ему хоть имя дал?
- Имя?
Он подошел к бревну, в котором торчал ЕГО меч, положил больную руку на рукоять: «Спаси меня, «СТАРЫЙ». Негромко повторил имя в слух и потянул на себя. Сталь легко и неторопливо вышла из своего заключения. Освободившийся клинок вспыхнул алым и, не удержавшись в больной руке, упал, зарывшись в песок.
Арлетта, перестав пускать слюни на свежатинку, засунула ему руку в штаны.
- Пойдем, хороший мой. Вечность так коротка.
Леший отстранился, поднял здоровой рукой меч, взглянул в глаза Майклу и, не отводя взгляда, произнес длинную нецензурную тираду, которую можно было перевести на доступный как «устал я от вас и от этой прекрасной природы». Потом, сделав шаг назад, произнес: «Нет».
- Нет. Не хочу, плохо с вами. Чужие вы.
Чёрт начал нехорошо скалиться, а стоящая рядом женщина коротко, без взмаха ударила Алексея по щеке и, повернувшись, пошла прочь.
- Ну что же. Свое возьми себе, а мое оставь со мной.
Щелчок пальцами. Стало темно и уютно.
«Не думай о секундах свысока, наступит время, сам поймешь…».
ГОРОД
Я бреду по бездорожью,
Мысли рвутся как в бреду.
Каждый шаг неосторожный,
Мне из радости в беду.
Будто – в плен или на волю,
Должен долю выбрать я.
Чьей судьбы, любви и боли
Мне откроются края?
Константин Никольский
1
«Не думай о секундах свысока, наступит время, сам поймешь, наверное…».
Открыл глаза, и машинально начал шарить рукой по тумбочке. Где-то там разрывался от нетерпения мобильник. Судя по мелодии, звонил «непосредственный»: похоже, его тоже разрывало от нетерпения.
- Ты где? Почему трубу не берешь?
- Кажется, дома.
- Креститься надо, если «кажется». Ты на часы давно смотрел?
Он перекрестился. На часах было десять, за окном светло, значит, было утро.
- Десять утра. А какое сегодня число?
- Ты что, опять всю ночь куролесил? Бери свою задницу в охапку, и чтобы через пятнадцать минут был в отделе. Сразу – ко мне с рапортом, объяснишь, почему тебя нет на службе.
Шеф отключился. Телефон услужливо сообщил об утраченных звонках. Начальник звонил четыре раза, не иначе – волновался. Алексей переключился на календарь. Пятница, 5 августа. «Все еще 5 августа».
Встав с постели, он побрел в ванную. Посмотрел на себя в зеркало.
«Здрасьте, Алексей Сергеевич. Да, морда как с бо-ольшого бодунища. Побриться тоже бы не мешало».
Взял мыло и сунул его под струю холодной воды. Тут же сильно защипало пальцы левой руки. Сжав кулак, он поднес его к глазам. Костяшки были словно стесаны напильником. Свежие ранки едва-едва затянулись тонкой и нежной как у младенца кожицей. В голове что-то щелкнуло, и Леший тяжело опустился на стоящий рядом унитаз. Еще раз осмотрев кулак, он скосил глаза на плечо. Арлеттин засос оставался на прежнем месте, и уходить не куда не собирался.
В позе «думающего мальчика» он просидел минут двадцать. Верить в то, что происшедшее было явью, ему не хотелось, но, как говориться – факты упрямая вещь. Разбитый кулак, загар, прочие милые отметины, и, главное, запах океана, который он принес с собой, как будто говорили: «Было, это все было. Это все действительно случилось с тобой. Нравится, или не нравится, но ты был там, и ты был не один».
«Отравили меня, или уже не отравили. С рукой, вроде, все нормально, опухоль прошла. Зато, если окочурюсь, можно будет не писать рапорт. Блин, сегодня ж совещание на девять объявляли. Вот чего шеф все утро трезвонил. Надо попить чаю и двигать на работу, не то вся эта нечисть, в сравнении с разгневанным командиром, покажется кучкой детсадовских хулиганов».
Он встал со своего импровизированного трона и потопал на кухню. Там его встретили потеки чая на холодильнике, осколки разбитой чашки, на один из которых он тут же наступил, и большое выжженное на полу пятно. А вот хрусталя, столового серебра и прочих приятных вещиц и деликатесов, аромат которых еще не успел выветриться из небольшой кухни обычного блочного дома, не было и в помине.
«Вот сволочь. Жратву, значит, убрали, а разруху устранить и не подумали. Коврик сжег, паразит. Линолеум хоть целый?»