– Что она сделала? За что?.. – Женщина мотнула головой и обратилась к ближайшим зрителям расправы. Никто не желал отвечать, отмахиваясь от неё.
– Да что же это!
– Зачем тебе знать, в чём она провинилась? Вернее – безвинна или всё же преступница? – Собеседник нашёлся, хоть и нежеланный.
– Ты знаешь, почему девочку собрались сжечь? – Требовательно спросила у досужего невидимки Яна, сейчас ей было наплевать, примут ли её за сумасшедшую.
– Почему тебя это так волнует? Не ты же на её месте.
Что-то похожее на рык вырвалось из груди женщины, в ответ послышался смешок.
– Не кипятись. Знаю – почему. Но раньше ты держала всё в себе. Что изменилось теперь? Ты бы прошла мимо, отвела бы взгляд, стараясь забыть или думать, убеждать себя – «не моё дело».
– Но не мимо такого! Что ты вообще обо мне знаешь?!
– Всё, – последовало лаконичное.
Женщина поперхнулась возмущением, схватилась за голову, как будто та могла расползтись по швам в любой момент. «Невыносимо… не могу так… да что же это?»
Солома занялась быстро. Девушка, до этого стойко молчавшая и неподвижная, вдруг заметалась в путах и закричала. Звук стрелой пронзил сердце Яны, и вызвал радостные восклицания у окружающих. Женщина же не могла стоять на месте, но и броситься на помощь к приговорённой не находила сил.
Яркие всполохи отражались в лихорадочно блестящих глазах толпы у эшафота. Когда же жадные языки пламени лизнули босые ступни девушки, её пронзительные крики превратились в хрип, который потонул в зверином вое зрителей.
Яна отвернулась, не в силах видеть происходящее. И не имея никакой возможности что-либо изменить. Тонкие пальчики обхватили её запястье, сверкнули сапфирами большие глаза, сразу скрывшиеся за каштановой спутанной чёлкой. Пальцы сжались сильнее, ободряюще.
– Бессилие, тебе знакомо это не понаслышке. И так случалось раз за разом. Они уходили, оставляя тебя, а ты ничего не могла сделать… – спокойно вещал голос, которому не была преградой жуткая какофония.
Женщина не помнила, как пробилась сквозь отвратительно радостное, ликующее и беспрестанно колышущееся море людских тел, как оказалась на совершенно тёмной улице перед ветхим домом, как влетела в него и захлопнула еле держащуюся на петлях дверь.
Только через некоторое время Яна перестала вздрагивать, тяжело вздохнув, отошла от входа в сторону. Вязкий сумрак кое-где разбавлял зыбкий лунный свет, благодаря ему можно было разглядеть запустение комнаты. Кругом клоки паутины, разбросанные в беспорядке вещи, потемневшее и трухлявое во многих местах дерево стен, потолка и пола. Страшно ступать – того и гляди доска под ногой хрустнет и рассыплется прахом.
– Ужасно, не правда ли? – Голос снова возник, видимо, он не собирался оставлять измученную, потерянную женщину в покое.
Яна подошла к покосившемуся в отсутствие одной ноги столу – на нём лежали обломки большой расписной шкатулки. Дрожащими пальцами женщина достала содержимое закончившей свой век вещи. Тихо шелестела ветхая бумага, мелькали знакомые лица.
– Ты не веришь, что они попали в лучший мир, так? Ведь не существует жизни после, там лишь пустота… бездонное голодное ничто, отобравшее у тебя всё самое ценное. Именно поэтому тебе так плохо. Изо дня в день. Растянувшаяся на годы пытка. К чему такое бессмысленное истязание себя? Я не могу понять… Если хорошенько подумать, ты вообще не веришь ни во что светлое. Как…
– Замолчи… – Вырвалось жалобным стоном из сжатого судорогой горла.
Стайкой испуганных бабочек фотографии и письма слетели на пол из ослабевших рук и затаились на грязном полу. Широкая полоса серебристого света высвечивала циферблат старинных напольных часов, именно на них был устремлён взгляд Яны.
Тик-так, тик-так, тик-так.
– Оно утекает, всё стремительнее подводит тебя к черте, за которой ждёт Она. Да? Действительно так думаешь, милая? Потому-то ты ни с кем не сближаешься, только делаешь вид, что ищешь. Тебе никто не нужен. Не нужна снова боль – твоя и чья-либо чужая из-за тебя…
Она стояла, покачиваясь, по щекам беспрерывно текли обжигающе холодные слёзы. Вокруг всё больше покрывалось белесой патиной забвения, пространство скукоживалось, сминалось, рушилось.
– Но ведь есть же что-то, от чего ты отказалась! Нельзя бежать от себя, это бессмысленно. Нельзя замкнуть большое сердце в маленькую клетушку и надеяться, что оно усохнет и никогда не вырвется. Разве ты не понимаешь, что та самая Пустота, которая, как ты думаешь, ждёт в конце, на самом деле уже здесь, в твоей жизни. Она пожирает тебя изнутри. Да загляни же ты в себя!