Неслучайных, или просто самых стойких, обосновалось за столиками человек десять: восемь типов заросшей наружности, проводивших меченого, а заодно и меня мутными взглядами. И двое, нет, извините, трое непонятных личностей в темном углу, проявивших к нашему приходу куда больший интерес, чем можно было надеяться.
Рик уверенно направился к стойке, единственному месту в зале освещенному, или закопченному, двумя толстыми оплывшими свечами. Хозяин заведения рассеянно протирал битую грязную тарелку не менее замызганной тряпкой. Мне сутулый скользкий тип с маслянистыми бегающими глазами не понравился сразу. Я бы поостереглась вести с ним дела. Но моего мнения, к сожалению, как обычно не спросили. Дракон хамски пихнул меня к ближайшему стулу, сам лениво облокотился на потертую стойку, одновременно удерживая в поле зрения и хозяина, и посетителей, и мой столик.
— Аллюр[37], ямщик[38], - Рик говорил негромко, чтобы его слышали только трактирщик и я, впрочем, заросших типов больше волновало содержимое их кружек, чем нашего разговора.
— Здрав буде, залетный, — трактирщик окинул меченого расчетливым взглядом, задержавшись на татуировке, видимой даже сквозь трехнедельную бороду. Но обитатели этого странного места отнеслись к присутствию дракона гораздо терпимее, чем шахтеры. — Чаво надыть?
— Хавчик[39] на двоих. Учти: тухлятину самолично затолкаю тебе в глотку. И две соседние хаты[40], мне и моему корешу[41].
Я внимательно прислушивалась к разговору — никогда не поздно восполнить пробелы в образовании.
Трактирщик поморщился, бросил на стойку тряпку, скрылся во внутренних помещениях, чтобы вскоре вернуться, неся две дымящиеся тарелки с кашей, политой томатным соусом. Видимо, хозяин решил не рисковать и не пытаться подсунуть дракону мясо сомнительного происхождения. К каше вскоре присоединились пирожки с вареньем, которые притащила троллеподобная тетка, хмурящаяся так свирепо, словно выпечка являлась ее заветным сокровищем, на которое мы по неосторожности покусились. Теперь я понимала, в честь кого была названа полуразрушенная дорога.
— Тридцать серых, — буркнул трактирщик, под конец толкая к северянину две пузатые кружки с зелено-желтым пойлом, на пробу оказавшимся обычным яблочным соком, щедро разбавленным водой.
— Эти помои больше двух не стоят, еще за хаты по три, — возразил меченый. — Дам пятнадцать, если споешь, о чем птички щебечут[42].
Трактирщик задумался, кивнул: «По рукам, залетный».
— Заплати ему, — приказал дракон. Я хотела возмутиться, но, как назло, рот был занят пирожком, потрясающе вкусным, теплым, с румяными боками. Да и в глазах северянина затаилось что-то угрожающее, разом отбившее у меня желание спорить, по крайней мере, сейчас. Пришлось расстаться с частью завалявшейся в кошельке мелочи.
Трактирщик ловко склевал монеты щепотью. Немного помолчал, оценивая, что из известного ему будет полезно услышать гостям, и начал.
— Бают, голубки лесом порхают тудыть-сюдыть.
— Что носят? — прищурился Рик.
— То неведомо, — пожал плечами барыга. — Простым людям в дела паханов[43] лезть — голову ни за что сложить. Но шелестят[44], в Ксарпии на центральной площади вещун выступал, пророчил быть войне страшной, кровавой.
Дракон недовольно отмахнулся.
— Каждый месяц какой-нибудь безумец устраивает балаган, мутит народ. Пустышка.
Трактирщик качнул головой.
— На северо-востоке ведьма да демон полсотни душ в Небесную обитель отправили, а сами колдовством позорным воспользовались и убегли. Не вы были?
— Не мы, — спокойно возразил Рик, смотря трактирщику в глаза.
Полсотни? Похоже, ты разучилась считать, Лана. Насколько я помню, разбойников набиралось не больше тридцати. Людская молва, как обычно, переврала историю, окрасив множеством ненужных подробностей. Не удивлюсь, если в рассказе какой-нибудь бабки, которая «не дадут боги соврать, сама видала, как все было», я предстану в виде чумазой мымры, с диким хохотом носившейся над поляной на метле и расшвыривающей зеленые молнии.