Но если Эстефания смогла заблокировать перемещённой душе доступ к своим знаниям, то блок мог распространяться не только на магию. Не могло же у девушки в её возрасте не быть каких-то влюблённостей, пусть и глубоко подавляемых? Если я чувствовала её эмоции по отношению к королю, тёте или Бласкесу, значит, и остальные должна была. Но та же Эсперанса воспринималась совершенно чужой. Нет, я знала, кто это, но не чувствовала к ней ничего. Значит, Эстефания закрыла что-то личное. А ведь я оставила свою память полностью беззащитной перед ней. Не такая уж она была наивная простушка, как оказалось. И не такая неумеха, как я решила, рассмотрев набор заклинаний, что мне достался. Конечно, его вполне хватало дойти до эшафота, а на большее никто не рассчитывал. Но всё изменилось, и мне этих знаний точно будет мало. И не только о магии. Хотелось бы быть уверенной, что король, говоря о запятнанной чести Эрилейских, был не прав. Или хотя бы очень преувеличивал.
— Думаешь, Бласкес приложил к этому руку? Впрочем, что это я? Конечно, Бласкес, больше некому — забормотала тётя. — Блок должны были снять после оправдания, но почему-то этого не сделали. Наверняка Теодоро запретил.
— Его Величество считает меня преступницей, — напомнила я.
Вероятность того, что блок наложил Бласкес, существовала, но я не была в этом уверена так, как тётя, поскольку встреч с придворным магом в моей памяти нашлось мало и он ничего со мной не делал. И даже если бы он заблокировал магию, то при мне остались бы знания. Но нет, знаний не было, то есть были, но какие-то жалкие разрозненные обрывки, словно Эстефания перед обменом торопливо сортировала: это уберём, а это оставим, оно укладывается в легенду и не позволит посчитать сделку обманом. Я и сейчас не была уверена, что она меня надула, поскольку будь у меня возможность заблокировать ряд личных воспоминаний в том теле, я бы это тоже сделала. Эстефании они лишние, она своих наберёт, а мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний совал туда свой нос. Но что сделано, то сделано, будем надеяться, что бывшая герцогиня со всем уважением отнесётся к моим тайнам и не будет в них заглядывать. Хотя знать её тайны я бы не отказалась: иное незнание на её уровне может стоить головы.
— Его Величеству лишь бы кого-то обвинить — отмахнулась тётя. — Ты вообще ничего не помнишь?
— Что-то помню, но странно, как если бы из детской головоломки вытащили и спрятали часть деталек. Большую часть.
И это касалось не только знаний по магии, но и воспоминаний. То, что не казалось странным при появлении в этом мире поскольку странностей и без того хватало, сейчас вылезло на первый план.
— Плохо, — тётя нахмурилась. — Нужно непременно снимать блок. Если он есть. Ну-ка.
С её руки сорвалась голубая полупрозрачная лента и окутала мою голову.
— Действительно, блок. Не подумала бы, что Бласкес поставит такой некачественный и заметный. Выскажу фи Его Величеству при личной встрече. Не умеет он с достоинством проигрывать.
Словно в ответ на эти слова, в дверь затарабанили и тоненький голосок испуганно пропищал:
— Срочный посыльный от Его Величества Теодоро Второго.
Горничная торкнулась в дверь, но та была заперта. Тётя указала на снятый чепец, я его торопливо натянула, пряча лицо, после чего открыла дверь, стараясь выглядеть как можно незаметнее. Впрочем, для вошедшего незаметными были все, кроме него самого. Он был важен, толст и громкоголосен. Настолько громкоголосен, что, кажется, его услышали в самых дальних уголках монастыря, когда он сообщил:
— Его Величество Теодоро Второй повелевает графине Хаго незамедлительно прибыть в Труадон.
В доказательство своих слов он протянул письмо, запечатанное чем-то похожим на сургуч, но судя по облачку искорок вокруг, таковым не являющимся. Когда тётя сломала печать, та вспыхнула в воздухе и растаяла, словно дымок. Тётя вчиталась и чуть насмешливо протянула:
— Его Величество так уверен, что я смогу решить эту проблему?
Письмо, словно только ждало этого вопроса, истаяло, как только что это сделала печать.
— Вы сомневаетесь в распоряжениях нашего короля? — уточнил толстяк.
Уточнил с готовностью настрочить донос прямо сейчас, пока не забыл ни единого слова. Наверное, хорошо оплачиваются доносы, если посыльный хватается за любую возможность их написать. Конечно, нельзя исключить и того, что это просто ему нравится. Как говорится: сделал гадость — сердцу радость.
— Что вы, мой дорогой? Я сомневаюсь в себе, в собственных способностях. Его Величество непогрешим, не зря же он именуется Блистательным.
В её словах насмешка почудилась не только мне, но и посыльному, очень уж выраженное подозрение появилось на его лице, но формально ему придраться оказалось не к чему, поэтому он ограничился одними взглядами.