— Долго думал-то? — спросила из кухни жена. — Может, кто и вправду ждет, что заявление напишешь.
— Это я так. В порядке гипотезы. Ты лучше ужинать давай, потом поговорим.
— Нет, ты погоди, — сказала Анюта. — Ты погоди, пап. Какая-то сказка у тебя неумная получилась. Разве бобер не понимает, что ему с реки уезжать нельзя; ему же без товарищей скучно будет.
— Ребенок, и тот соображает, — сказала Галя, накрывая на стол. — Ох, Володька, садовая ты голова! Давай, Володя, может, хоть на Талую съездим, в санаторий. Лечить нам, правда, нечего, зато в горячих ключах покупаемся.
— Поедем, — согласился Замятин. — Теперь уж все одно к одному.
После ужина решил он кое-что посмотреть, прикинуть, нельзя ли будет завтра уговорить главного инженера поставить на «Дальний» новые плунжерные пары. Риска никакого нет, дело уже освоено, теперь посмотрим, как они на судовых дизелях себя покажут.
«А потом… А потом — суп с котом! — сказал себе Замятин. — Потом уже ничего не будет! Обходной листок будет из отдела кадров…»
Он отодвинулся от стола, зажмурился, посидел так немного, снял трубку и стал звонить начальнику цеха. На квартиру.
— Аркадий, — сказал он. — Аркадий Сергеевич, это Замятин. Читал уже? Тогда слушай: ты мое заявление завтра с утра в корзину сунь, да пораньше, чтобы никто не знал. Не можешь? Ну, понятно. Раз Ильин видел, значит, половина завода видела. А мне, понимаешь, дочь запретила: бобру, говорит, скучно без товарищей будет. Какому бобру? Обыкновенному бобру. Глупому…
— Галка! — крикнул он. — К понедельнику мы «Дальний» починим, можешь чемодан собирать. Да матери скажи, что мы ей ребят подкинем.
Третьего дня, когда знакомый рыбак на Диомиде сказал ему о глиссере, поступившем в адрес морского клуба, Жернаков как-то легко к этому отнесся. Должно быть потому, что привык все эти годы Петрова с его маломощными лодчонками всерьез не принимать. Глиссер, однако, меняет дело. Только вот одно непонятно: как это Петров собирается на нем по хорошей волне ходить? Что-то тут не то. И вообще, беспокоиться рано. Если Касимов не сочиняет, то «Меркюри», можно сказать, у него в кармане, он за ним сам во Владивосток ехать готов.
А все-таки… что же с глиссером? Разве что позвонить в рыбный порт, там в курсе дела. Но звонить не стоит, потому что это будет означать, что Жернаков тревожится, Такого удовольствия он Петрову не доставит.
Он сидел, не зажигая света, курил и смотрел в окно. Настя сегодня опять в ночную смену, пора это безобразие прекращать. Не девочка уже, бабка, слава богу, надо бы о своем внуке подумать. Зинка вон все просит, чтобы она ей помогла шубку детскую к зиме подшить: хоть и артистка, а неумеха, чуть что, к свекрови бежит.
Жернаков посидел так, привалившись к спинке дивана, и незаметно задремал. А когда проснулся, то услышал из Женькиной комнаты громкие голоса.
«Кого это еще привел? — недовольно подумал он. — Никак, черт полосатый, в голову не возьмет, что я за него клянчить ходил. Мне же в первую очередь совестно будет, если опять не сдаст».
… — Все это чепуха! — горячо говорил Женька. — Вот я сам учителей изводил, теперь, выходит, пять лет проучусь, приду в класс, а меня будут называть «логарифмом» или «барабаном»! Я не знаю, наверное, тут особенный какой-то талант нужен, чтобы учителем быть.
— Ну зачем же ты тогда в институт идешь? Зачем? Себя обманываешь, это ладно, а вдруг ты у какого-нибудь парня или девчонки, которые, может, с детства учителями стать хотели, место отнимешь?
Жернаков не без удивления узнал голос Леночки: Женька никогда ее домой не приглашал.
— Кому надо, тот всегда попадет, — сказал Женя. — Тут ведь, знаешь как получилось? Сначала вроде бы для матери. Мы так и с отцом договорились: матери это сейчас, можно сказать, главное в жизни, а раз так, буду поступать. Теперь думаю — почему для матери? А для меня? Это ведь интересно — история… Когда в школе изучали, так там одни даты да фамилии, да войны, да краткие выводы, а вот когда читать стал… Знаешь, интересно иногда получается.
— А как же все-таки дальше, Женя? Ну, кончишь ты институт, ведь учителем будешь, «барабаном» или «логарифмом».
— Не знаю. Мне образование нужно. Только ты не думай, я не для авторитета там или еще для чего, просто, понимаешь, как-то стыдно иногда делается. Смотрел однажды фильм английский о Кромвеле, ну, ты помнишь: был такой крупный деятель буржуазной революции, и вот сижу и гадаю — казнят его или не казнят? Это все равно, что «Войну и мир» читать и думать, чем Бородинская битва кончится.