Поль Лафарг
ПРАВО НА ЛЕНЬ
(Опровержение «Права на труд». 1848 г.)
Предисловие
В 1849 году г. Тьер, в заседании комиссии по организации первоначального образования, сказал: «Я хочу усилить влияние духовенства, так как рассчитываю, что оно будет распространять ту здоровую философию, которая учит человека, что он создан, чтобы страдать, а не ту, которая, наоборот, говорит человеку: наслаждайся». В этих словах г. Тьер, олицетворявший грубый эгоизм и ограниченный ум буржуазии, формулировал ее мораль.
Когда буржуазия боролась против дворянства, поддерживаемого духовенством, она развернула знамя свободной науки и атеизма, но лишь только она восторжествовала, она изменила и свои речи, и свои стремления; в настоящее время она старается поддержать религией свое политическое и экономическое господство. В XV–XVI веках она с радостью ухватилась за традиции язычества и прославляла осуждавшиеся христианством плоть и ее наслаждения; в наши дни, утопая в роскоши и удовольствиях, она отрекается от учения своих мыслителей Раблэ и Дидро и проповедует пролетариату воздержание. Капиталистическая мораль, жалкая копия христианской морали, поражает проклятием плоть рабочего; она ставит себе идеалом свести потребности производителя до последнего минимума, задушить в нем все чувства и все страсти и обречь его на роль машины, которая работала бы без отдыха и срока.
Революционерам-социалистам приходится начать такую ж борьбу, какую вели философы и памфлетисты буржуазии; они должны взять штурмом социальные теории и мораль капитализма; они должны уничтожить в головах класса, призванного к борьбе, предрассудки, воспитываемые в нем господствующим классом; они должны объявить в лицо ханжам всякой морали, что земля перестанет быть юдолью плача для рабочего, что в коммунистическом обществе будущего, которое мы создадим, «если окажется возможные — мирными средствами, а не то, так силою», страстям человека дан будет полный простор, ибо «все они сами по себе хороши — не следует лишь злоупотреблять ими»,[1] а злоупотребление страстями может быть устранено лишь их взаимным уравновешением, лишь гармоническим развитием человеческого организма, «ибо, — говорит д-р Веддо, — лишь когда люди достигают высшего физического развития, они достигают и высшего развития своей энергии и нравственной силы». Такого же мнения был великий натуралист Чарльз Дарвин.[2]
Будем лениться во всем, креме любви и питья, во всем, кроме лени.
Лессинг.
I. Гибельный догмат
Странное безумие овладело рабочими классами тех стран, в которых царит капиталистическая цивилизация, и именно оно, это безумие, порождает все индивидуальные и общественные бедствия, которые вот уже два века мучат человечество. Безумие это — любовь к труду, бешеная страсть к которому истощает жизненные силы людей и их потомства. Вместо того чтобы противодействовать этому безумному заблуждению, попы, экономисты и моралисты объявили труд святым, превратили его в священнодействие. Люди слепые и ограниченные, они захотели быть умнее своего бога; слабые и жалкие, они желали реабилитировать то, что их бог проклял. Я, — не христианин, не моралист н не экономист, — апеллирую на их решение к суду их бога; на их религиозные, моральные, свободомыслящие проповеди — к ужасным последствиям труда в капиталистическом обществе.
В капиталистическом обществе труд есть причина духовного вырождения и физического уродства. Сравните чистокровную лошадь конюшни Ротшильда, имеющую в своем услужении целую свору двуруких рабов, с неповоротливой нормандской клячей, которая пашет землю, тащит навоз, свозит собранную жатву. Посмотрите на благородного дикаря, которому миссионеры торговли и коммивояжеры религии не привили еще вместе с христианством сифилиса и любви к труду, и сравните его с нашими несчастными рабами машины.[3]
Если мы хотим в нашей цивилизованной Европе найти еще следы первобытной человеческой красоты, то нам нужно обратиться к тем нациям, у которых экономический предрассудок не искоренил еще ненависти к труду. Испания, которая, увы, уже вырождается, может еще хвастать, что у нее меньше фабрик, чем у нас казарм и тюрем, зато художник приходит в восторг, глядя на смелого, с загоревшим, словно каштан, лицом, прямого и гибкого, как стальной клинок, андалузца. И сердце трепещет от радости, когда видишь величественно драпирующегося в свой дырявый плащ испанского нищего, который обращается к какому-нибудь герцогу Оссуна со словом «amigo» (друг). Для испанца, в котором еще дремлет первобытный зверь, труд является наихудшим рабством.[4]
3
Европейские исследователь удивляются физической красоте п гордой осанке первобытных народов, не оскверненных еще тем, что Пеппиг назвал «отравленным дыханием цивилизации». Говоря о туземцах островов Великого океана, лорд Кемпбанль пишет: «Нет в мире народа, который при первом взгляде производил бы большее впечатление. Их гладкая кожа с слабым медным оттенком, их золотистые, вьющиеся волосы, их красивые веселые лица, словом — вся их внешность представляет новый и великолепный образчик genus homo; своим видом они производят впечатление более высокой расы, чем наша. Цивилизованные люди древнего Рима, вроде Цезаря и Тацита, с таким же восхищением смотрели на германцев, принадлежавших к коммунистическим племенам, вторгнувшимся в Римскую империю. Подобно Тациту, Сальвиан, священник V века, которого прозвали старшим епископом, приводил варваров в пример цивилизованным христианам; «Мы — распутники
Ф. Ле-Плэ; которого надо признать талантливым наблюдателем, даже если отвергать его социологические выводы, зараженные филантропическим и христианским прудонизмом, говорит в своей книге «Des cuvriers еигорёепз» (Европейские рабочие), 1886: «Склонность башкир к лени (башкиры — полу-кочевые скотоводы азиатского склона Урала), досуг кочевой жизни и порождаемая им у людей более способных привычка к созерцательности придают им часто благородство манер, тонкость ума и суждений, которые редко замечаются на том же социальном уровне в более развитых цивилизациях… Больше всего отвращение внушают им земледельческие работы». Земледелие в самом деле есть первое проявление рабского труда в человечестве. По библейским преданиям, первый преступник, Каин, был земледельцем.