Лику жалко. Хотя, наверное, мне не стоит её жалеть, а кошки всё равно скребутся на душе, когда про неё вспоминаю. Она знала моего брата с не лучшей стороны и осознано пошла на эту аферу. Но, в данный момент судьба Лики меня мало волновала. Взбешенный не совсем нормальной ревностью брат требовал правды, а я небезосновательно боялась её говорить. Перебьют ещё друг друга! И я соврала. А что ещё мне оставалось? Сказать и трястись от страха, что в их разборках кто-то погибнет. Кто-то близкий. Кто-то любимый и… самый лучший. Я не могла потерять ни Славу, ни Пашу. Не могла. Вот и врала, задыхаясь от безысходности в руках чужого мне Князя, но такого родного старшего брата.
— Я не знаю его. Не знаю, Слава. Он просто помог мне и всё. Просто помог, — давилась я слезами, дыша через раз.
— Он был русский, — рычит брат, хищно прищуриваясь, будто так сможет распознать мою ложь.
— Нет. Просто знает наш язык, — продолжаю лгать, и набравшись смелости упираюсь руками в его тяжело вздымающуюся грудь. — Русский, украинец, поляк, болгарин. Кто угодно, Слава. Это мог быть кто угодно. Он просто довез меня домой и всё.
Глаза брата темнеют. И чтобы сломить моё сопротивление, он резко прижимает меня к себе. Ещё никогда мы не были в физическом плане настолько близки друг к другу, как в эти опасные мгновения. Его губы почти соприкоснулись с моими. Ещё чуть-чуть и он бы поцеловал меня, но какая-то невидимая сила отогнула эти противоестественные порывы. Слава грубо швырнул меня на кровать, и по-бычьи дыша медленно отступил к двери.
— Я ничего не скажу матери про твои танцы нагишом, — давясь словами, заговорил он, — но и ты помалкивай.
И вышел.
О чем мне следует помалкивать, я уже поняла. Да, и как вообще, можно заикнутся о резко возникшим нездоровом влечении родного брата к сестре? О таком действительно лучше молчать и лишний раз не провоцировать Славу. Ему и так сейчас тяжело. И опять во всём виновата Я.
ГЛАВА 14
Часы… Дни… Неделя… моего полного одиночества. Сижу в своей комнате и носа не кажу. Стыдно? Нет. Просто не хочу встречаться с домочадцами. Исключение составляет лишь Мирка. От неё уж никуда не спрятаться. Из-под земли достанет. Да, и до луны до прыгнет при желании. Так что редкие визиты моей младшей сестры немного скрашивают моё одиночество, отвлекают от дурных мыслей.
А мысли, и вправду, были дурнее некуда… Всё переваривала в своём мозгу события недельной давности, пытаясь оправдать и себя, и брата, и ЕГО. И каждый раз, окунаясь с головой в мысленный вертеп, понимала, что причиной всему моё безрассудство. Будь я хоть немного ответственной, такого бы не случилось. Я не танцевала бы голой в стриптиз-клубе, и мой брат не воспылал ко мне нездоровой страстью. Да, и с Пашей всё сложилось бы по-другому. Прояви я сдержанность в нашу первую встречу и, быть может, его отношение ко мне было бы серьёзнее. А тут я сама всё испортила, прыгнув в койку, считай, к малознакомому мужику. Вот как он теперь должен меня воспринимать? Явно для Паши я не лучше какой-нибудь конченой шлюшки, годной только для ни к чему необязывающему траху.
Вот хоть вой в три ручья! Что, кстати, я и дела, лёжа на кровати и смотря в измазанную тушью подушку. Хрюньдель я! Неделю не умывала лицо. А зачем? Слёзы и так его хорошенько умыли.
Пару раз заходила мама. Взволнованно интересовалась, что случилось. Но получив от меня грубый ответ: «Ничего!», вздохнув, закрывала дверь. На втором плане, кстати, я отчётливо слышала поддакивающий бубнеж её муженька.
— Оленька, ну, что ты с ней возишься? Рита уже большая девочка. Сама разберётся со своей демонстративной дурью.
Моя хандра для Студента была ни что иное, как очередная блажь. Вот захотелось мне подурковать. Лежу и дуркую, специально привлекая внимание к своей несчастной персоне. Хотелось тявкнуть и ему что-нибудь обидное, но смолчала, прикусив язык. Видно, в этот раз на меня действительно напала прям клиническая депрессия. Все симптомы на лицо, как по учебнику. Безразличие к внешним раздражителям, угнетенное состояние и полнейший упадок сил. Даже улыбнуться тяжело, не то что рукой на любимых родственников махнуть. А ещё мне начхать, как я выгляжу. Собственного отражения в зеркале избегаю, чтобы, ни дай бог, не встряхнуться от чумазых красот. Чего, кстати, совсем не хочу. Пока мне и в таком удручающем состоянии удобно.
Удобно себя несчастную жалеть…
Жалею… Жалею. И тут до моего жалостливого кокона из не первой свежести постельного белья доносятся голоса. Не просто голоса, а целая какофония из голосов, в которой громче всех визжит мамин.
И визжит она:
— Убью! Я тебя убью!
Студент, как всегда, на втором плане повизгивает. Жену защищает подкаблучный муженёк. Стеф там тоже что-то вякал, но тут же то притухал, то взрывался, разлетаясь эхом по коридорам. И голос брата, словно сталь, резанул слоёный пирог из истеричных звуков.
Тишина. Долгая, звенящая, прощупывающая тишина повисла во всём доме, уступая ведущую партию уже знакомому мне мужскому голосу. Паша⁈ Он здесь!
Пулей выпрыгиваю из постели и, шлепая босыми ногами по кафелю, бегу на первый этаж. Моё состояние не стояния, как рукой снимает, стоит только услышать его низкий с намёком на хрипотцу голос. Сбегаю по лестнице и, подкравшись к дверям гостиной, замираю, вслушиваясь в каждое слово любимого.
— Да ладно, ты обиделся? Реально, что ли? — это Паша обращается к мамкиному муженьку. Тот дуется, словно клоп, и глазками бегает по всем присутствующим. Поддержку ищет, бедняжка. — Ну, подумаешь мои парни немного бока помяли и фэйс подправили. Во беда⁈ Если бы я на каждого костолома обижался, так маслята мне с горстями отсыпать не успевали.
— Немного⁈ — завопила мама, напирая на отступающего от её живота Кастета.
— Воу! Воу! Княгиня! — поднимет руки вверх приофигевший Паша, косясь на пузо бывшей партнёрши по чёрному бизнесу. — Придержи, родная, коней! Мы с твоим хахалем уж как-то сами разберёмся. Хля ты лезешь в мужские разговоры? Да тебе сейчас не о том беспокоиться надо, — намекает он на мамино положение.
— А о чём⁈ — взвизгнула родительница, ловко выхватывая из руки Олега пистолет и направляя его на Пашу. — Вот сейчас грохну тебя и беспокоиться больше не буду.
Это мама сказала с настоящим оскалом хищницы. Побледнел не только бывалый бандит, но и все присутствующие в гостиной. Особенно, перепугался Олеженька, осторожно потянувшись за вырванным секунду назад у него пистолетом.
— Оленька, любимая, не нервничай, — шепчет Студент. — Отдай мне оружие.
— Да, да, Княгиня, отдай своему мужику железяку, пока делов не наделала — вмешался Паша.
Он, конечно, не впервой смотрит в упор дула пистолета, но нервишки-то всё равно шалили. Желваки на челюстях заходили, и руки сжались в кулаки. Вспомнил что-то неприятное Пашенька.
— Отдам, когда он уберется из нашей жизни раз и навсегда, — прошипела мать, сверля недруга, как мне показалось, ещё большем убийственным взглядом, чем тысяча пуль. — А уберётся он из неё только ногами вперёд.
Капец. Мама разозлилась. Нет! Она в ярости. Если сейчас не произойдёт чудо, то Паша точно уберется из нашей жизни вперёд ногами, в ковре и в багажнике автомобиля отчима. Там попросторнее и такая туша поместится. А потом на корм рыбам где-то в открытом море. И только собралась взять на себя роль Чуда в перьях. В моём случае, заспанного хрюнделя. Как снова вмешался брат.
Он спокойно подошёл к психующей матери. Так же без эмоций забрал у неё пистолет. И, вернувшись, сел обратно в кресло. Никто даже не вякнул. Только Кастет одобрительно кивнул в его сторону. Мужик, одним словом!
— А теперь поговорим без драматизма, — без каких-либо намеков на злость в голосе сказал Слава, но я отлично видела из своего укрытия, что вся эта нервозная обстановка немного на него давит. Особенно, мама срывающаяся частенько на скандалы. — Кастет пришёл сюда не просто так, а по делу и по моему приглашению.