Ожидая Антона, я убрала каждый уголок в квартире, протёрла пыль, сварила сырный суп, пожарила картошки и котлет. Ровно в двенадцать раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Антон – как всегда, загорелый и улыбающийся широкой счастливой улыбкой. Не успела я ничего сказать, как он подхватил меня на руки, приподнял над собой и воскликнул:
– А вот и ты, моя пчёлка-труженица! Как же я соскучился!
Я рассмеялась. Он всегда легко поднимал меня, даже когда я весила на десять килограммов больше. И всегда называл пчёлкой-труженицей, с первого дня, когда мы сбежали с учёбы.
– И я по тебе, Антош! Ну давай, поставь меня на землю.
Продолжая счастливо улыбаться, Антон поставил меня на пол и закрыл входную дверь.
– Кушать будешь? – спросила я его тут же.
– Да погоди ты! – отмахнулся он. – Я только с самолёта, а ты мне сразу про покушать. Там же кормят!
– Ну, там всякой байдой, а у меня…
Мы вошли в квартиру, Антон положил чемодан на пол, открыл его и начал в нём рыться.
– Так-так, куда я засунул это… А ну-ка, закрывай глаза, сейчас буду поздравлять тебя с восьмой мартой!
Я смущённо улыбнулась.
– Закрывай глаза, кому говорят!
Я послушалась. В течение нескольких секунд Антон шуршал ворохом невидимых пакетов, а затем я почувствовала прикосновение к своей шее. Он откинул мои волосы и застегнул сзади что-то, очень похожее на цепочку с кулоном.
– Открывай глаза!
Да, это и был кулон – маленький изящный серебряный цветок с небольшими синими камнями. Он был немного похож на незабудку.
– Спасибо большое, Антон. Очень красиво.
– Это авторская работа, между прочим! – он с важностью поднял вверх указательный палец, как в тот день, когда подсел ко мне на третьем этаже нашего института. – Серебро с сапфирами!
У меня округлились глаза.
– Слушай, это ведь бешеных денег стоит…
– Ерунда. Ты заслуживаешь таких подарков, Наташ, ты самая замечательная пчёлка-труженица на свете.
Антон, улыбаясь, наклонился и чмокнул меня в щёку, а потом, выпрямившись, сказал:
– А на диване пакеты со всяким шмотьём, я там на распродаже накупил. Посмотри, потому что не факт, что это шмотьё тебе подходит. В прошлый раз ты была чуточку полней, чем сейчас…
Я подошла к дивану. На нём лежали три полных пакета с какими-то кофточками, брючками, костюмами…
– Слушай, мне же целый день это придётся на себя мерить…
– Ну развлечёмся как-нибудь вечерком, – Антон ухмыльнулся. – Когда погода плохая будет. А ты вообще заканчивай тут худеть-то, а? Уже кожа и кости остались, ухватить прям не за что.
Сказав это, Антон почему-то слегка покраснел. А я нарочно схватила себя за обе груди и сказала:
– Да ладно тебе, полно ещё добра!
– Пока да, но ты смотри у меня! Я всё боюсь, что приеду и увижу, что у тебя грудь к спине прилипла.
– Ну раз боишься, пошли, я тебя супом покормлю. И сама поем, обещаю.
Я схватила Антона за руку и потащила на кухню. Краем глаза я успела заметить, что Алиса уже заприметила его пакеты с одеждой и устраивалась на них. Она с детства обожала спать на пакетах.
Этот день стал для меня первым в году, пролетевшим незаметно. Я только и успевала слушать рассказы Антона про то, что он делал в разных городах Америки последние несколько месяцев, про его нескольких новых подружек, с которыми он уже успел расстаться, про новые проекты на работе…
Проговорив подряд часа четыре, Антон вдруг спросил:
– А как у тебя-то дела? А то я всё о себе да о себе. Как работа, пчёлка-труженица?
– Да, кстати, я тебе ещё не успела рассказать. Про смерть Михаила Юрьевича я тебе писала, наши там с ума посходили, думая, кого бы на его место назначить. Так что теперь у меня новый начальник.
– Ого! И как он, не тиранит тебя?
– Пока не тиранил, но он только вчера пришёл к нам на работу. Так что всё ещё впереди, – я встала со стула и потянулась за чайником. – Будешь чай?
– Конечно, буду. Только вот никаких печенек в меня уже не влезет…
– Да у меня их и нет.
– Отлично. А как у тебя на личном фронте, встречаешься с кем-нибудь?
Что-то в тоне Антона показалось мне странным. Он произнёс эту фразу нарочито небрежно, – чтобы я не подумала, что его этот вопрос волнует больше, чем нужно?
– Нет, – с моей точки зрения, эта тема себя исчерпала, но Антон считал иначе.