Я никогда не делала чего-то, ожидая, что вот, я сделаю это – и ты меня полюбишь. Я делала это, потому что была твоим другом... Наверное, все же была... Потому что уместить в своём сердце все твои вчерашние слова я не могу.
Утром было такое чувство, будто я превратилась в кусок мяса. Будто с меня живьем содрали кожу. Я бежала на работу, потому что я хотела к ним, к ним... к тем людям, которые спасли меня в прошлом году. И, увидев Елену Петровну, услышав этот родной голос, когда она говорила по телефону со своей сестрой – я чуть не расплакалась. Я почувствовала, как меня переполняет любовь. Я чувствовала, как в глазах вскипают слезы – то ли обиды оттого, что ты вчера наговорил мне, то ли оттого, что я ещё могу любить.
А потом, когда Елена Петровна шла мимо, я посмотрела на нее и улыбнулась. Она спросила: «Что ты смотришь?». У меня с губ сорвалось: «Люблю!». И я была так рада услышать: «И я тебя тоже люблю».
Это есть у меня... а у тебя нет. И мне очень жаль тебя... Жаль, и только... И больше не будет слёз. Хватит. Отмучалась.
И мне уже все равно, что ты ответишь на это письмо... Ты причинил мне столько боли, что во мне ничего не осталось. Кроме жалости к людям, которые не умеют любить...
P.S. Совсем недавно во сне я говорила с одним человеком. Я не знаю, кто это был. Он спросил меня, что бы я выбрала, если бы передо мной были две дороги – одна очень ровная, и даже, возможно, счастливая, но – с человеком, которого я не люблю. А вторая – вся каменистая, полная рытвин и ям, и – в одиночестве... Но зато – честная!
Я ответила, что всегда стараюсь быть честной. И выбрала бы вторую. Тогда он улыбнулся, погладил меня по голове и сказал, что всё будет хорошо.
Я читала это письмо, и передо мной, как наяву, вставало мамино лицо. Её спокойные, сияющие глаза. Она простила, смогла простить. А ведь если бы не простила, меня бы не существовало на свете.
Вытерев глаза рукавом, я взяла в руки старую зелёную тетрадку. Она была похожа на дневник – неровные строчки, пляшущий почерк, где-то на полях кляксы, на некоторых страницах – следы слёз.
Ты даже не представляешь, каково это – просить, чтобы тебя оставили одну хотя бы на десять минут... чтобы просто поплакать. Ничего не делать, а только сжать глаза изо всех сил, и чувствовать, как по горячим от температуры щекам текут холодные слезы. Такое странное ощущение.
Откуда берётся эта печаль? Она берётся от того, что сердце – большое и любящее, бьющееся... но – не нужное... Ничего этого не нужно, это всё – зря...
Знаешь, каково это? Это так, будто ты кричишь во весь голос в пустоту. И вдруг – не слышишь эха...
В этом мире что-то не так, если в ответ на громкий крик ты ничего не слышишь... Пусто.
Завтра я проснусь, и всё будет хорошо. Вот увидишь. Я и написала это только для того, чтобы наконец заплакать.
Прости, прости меня... прости меня за слабость... Я всегда хотела быть сильной и независимой, а получилась какая-то размазня, которая никак не может понять чего-то важного.
Завтра я проснусь, и всё будет хорошо. Может, температура станет ещё больше – но потом она пройдет...
И всё будет хорошо. Может быть, только пусто и холодно... Но главное, чтобы было тепло внутри.
И я буду держать сама себя за руку… Не зря у меня две руки...
Я хочу быть сильной, и я буду ей. Обязательно... это не так уж и сложно... наверное...
К концу этой записи я почувствовала мамину боль, как свою. Мне казалось, что она обращается ко мне. «Знаешь, каково это? Это так, будто ты кричишь во весь голос в пустоту. И вдруг – не слышишь эха…»
Да, мама, именно так. Я очень хорошо понимаю тебя теперь.
Я читала записи, полные боли, страданий и одиночества, и плакала. Странно – ведь в этот день столько всего произошло, а заплакала я только после того, как нашла шкатулку. Словно кто-то специально подложил её мне в шкаф в самый подходящий момент… В момент, когда родители были нужны мне, как никогда раньше.
Мне было немного стыдно за то, что я вот так заглядываю в чужую жизнь. Но я быстро утешила себя. Ведь они умерли…
А мне, когда я читала этот дневник, казалось, будто я прикасаюсь к такой маме, которую я никогда не знала.
К концу тетради записи изменились. И на предпоследней странице…