Я вспыхиваю, увидев, как он хватает вибратор.
— Он мне не пригодился, — забираю игрушку у парня.
— А-а-а, черт… — с отчаянным стоном Тёма падает на кровать. — Если бы ты сказала, что он у тебя здесь… — перекатывается на спину. — Короче, я знаю такую штуку…
— Тёма, все, хватит глупостей, — мягко торможу его. — Выходные закончились. Не мешай мне собираться. — Его лицо мрачнеет, а улыбка стремительно тает. Ещё бы. Я сейчас отчитала его, как мальчика, и мне это тоже неприятно. Но так надо. — Если ты едешь, нужно проверить окна и все остальное. Займешься этим?
— Да, шеф, — сухо бормочет Артем, вставая с кровати.
По дороге в город мы почти не разговариваем. От той легкости, которую я испытывала с ним в общении, не осталось и следа.
— Ты сейчас куда? — спрашиваю Тёму на въезде в город.
Тот пожимает плечами.
— Пока не знаю, у меня встреча в пять с хозяйкой хаты.
— Если хочешь, поехали ко мне, — предлагаю ему без задней мысли.
— Ты приглашаешь? — удивляется он.
— Как бы это не прозвучало, ты не чужой мне человек. Ну что ты будешь мотаться по улице?
— Давай, я с удовольствием, — соглашается парень.
Я прислушиваюсь к себе. Хочу понять, что именно стоит за моим приглашением. Забота о друге брата или что-то большее?
И то, и другое.
Но я отказываюсь это принимать.
Нет и ещё раз нет.
Уверена, во всем виноваты фантастические оргазмы, подаренные мне Рогозиным, и мой мозг под действием гормонов просто выдает желаемое за действительное.
Я не могу ничего к нему испытывать, ну, кроме похоти.
Это же просто нелепо!
— Ну как? — спрашиваю я, снимая босоножки в прихожей.
Тёма заглядывает в одну из комнат — нашу бывшую с Виталиком спальню, где стоит огромная двуспальная кровать.
— Годится, — усмехается парень.
А я краснею. Серьезно!
После всего, что между нами было, я вдруг вспыхиваю, как школьница.
Он же не подумал, что я пригласила его к себе ради секса?
Засунув руки в карманы джинсов, Рогозин проходит дальше — в гостиную.
— А это что такое? — доносится его голос. — Ты устроила здесь тир?
Я хмурюсь, направляясь к нему.
— Ах, — окидываю взглядом стену, изуродованную множеством мелких дыр от саморезов. — Это Виталик… — я совсем забыла о том, что он тут хозяйничал в пятницу. — Тут был такой стеллаж, — жестикулируя, объясняю парню, что произошло с несчастной стеной. — Он там свои тачки коллекционные выставлял. Типа хобби у него было.
Тёма хмыкает, продолжая разглядывать стену, а потом вдруг произносит:
— Собирайся.
Я округляю глаза.
— Куда?
— В строительный магаз.
— Не надо, ты не должен, — качаю головой.
— Довлатова, я хочу помочь тебе разобраться с этим дерьмом, — от тычет пальцем в стену, и я не совсем понимаю, о каком именно дерьме речь — о стене или моей разбитой жизни.
— Зачем?
— Затем, что хочу. Хочу и все. Не ищи здесь никакого смысла. Если бы твой брат увидел вот это, он поступил бы также.
Мои губы сами собой расползаются в улыбке.
— Хорошо. Дай мне полчаса.
Рогозин отходит к дивану, опускает на него свой упругий зад (а это проверено экспертом) и закидывает ногу на ногу.
— Точно, я помню. Мужчина должен подождать, — невозмутимо добавляет он.
А спустя час мы с Рогозиным снова катим тележку. На этот раз по отделам огромного строительного супермаркета. С видом знатока Артем выбирает готовую шпатлевку, пару шпателей, а затем в отделе красок несколько минут я листаю каталог с оттенками краски, чтобы попросить работника магазина смешать колер в нужной пропорции. Стены в моей гостиной выкрашены в нейтральный пудровый. Виталик не любил яркие оттенки.
— Оранжевый? Что думаешь? — я оглядываюсь на Тёму.
С кривой улыбкой парень одобрительно кивает.
— Это определённо пупсонский цвет.
Я тихо прыскаю, чувствуя небывалое воодушевление.
Затем я прошу Артема дождаться, когда парень-продавец принесет мою краску. Тот коврик для ванной, что приглянулся мне по дороге сюда, все не идет из головы.
Он лимонно-жёлтый!
Я беру коврик, а руки сами тянутся к шторке для душа с ярким принтом в тон коврику.
За этим делом меня и застает мой бывший.
— Полина?
Я поднимаю голову, натыкаясь на глаза человека, который раньше был для меня всем.
— Виталик? Что ты тут делаешь? — машинально спрашиваю.
— Мы обои выбираем.
Мы?