На пороге стоял стройный темноволосый юноша в дорогой блестящей кольчуге. Он держал в руках длинный нарлакский меч, темные волосы падали на широкие плечи. Над верхней губой и вдоль челюсти курчавился юношеский пух, но сильные запястья и жесткий, уверенный взгляд принадлежали настоящему воину.
– Здесь кричали!.. – сказал он, обшаривая комнату зоркими голубыми глазами. Позади виднелись озабоченные лица еще нескольких вооруженных людей. Слуги? Домашнее войско?..
Волкодав опустил меч и вновь сел на скамейку. Изорванная кожа на спине опять взбухла кровью. Эврих нахмурился и раскупорил пузырек.
– Привет тебе, благородный Кавтин, – проговорил венн негромко. Он успел решить про себя, что драться с этим человеком не станет. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Хотя тот, вполне вероятно, вскоре пожелает выяснить с ним отношения...
Кавтин между тем удостоверился, что его помощь не требовалась. Парень со сломанным локтем всхлипывал у стены, пытаясь устроить изувеченную руку как-нибудь так, чтобы боль стала терпимой. Его товарищ и вовсе не отваживался пошевелиться, чтобы Рейтамира с перепугу не проткнула копьем. Острый наконечник и так упирался ему в спину гораздо сильнее, чем требовалось. Кавтин вложил меч в ножны и позволил себе удивиться:
– Откуда ты знаешь меня, незнакомец? Прости, я не припоминаю тебя... – Повернулся к Эвриху и вежливо добавил: – Как, впрочем, и тебя, достойный аррант.
– Ты похож на своего младшего брата, Иннори, – сказал Волкодав. – И на старшего, Канаона...
– Наместник поселил Иннори у себя в доме, – торопливо вмешался Эврих. – Он много рассказывал нам о тебе. Ты уже видел его?
– Нет, там мать, – совсем по-мальчишески мотнул головой Кавтин. – Мы только подъехали, тут прибежал этот отрок и закричал, что здесь... Ну, я сразу... Значит, это вы спасли братишку на реке? – Эврих кивнул, и Кавтин улыбнулся: – Мне жаль, я подоспел слишком поздно и не смог оказать вам ответного благодеяния. Но, как бы то ни было, отныне вы – мои гости. Мой меч и моя честь порукою в том, что вы пребываете под моей защитой. О ком же мне молить Священный Огонь, благородные господа?..
– Я странствующий ученый, меня называют Собирателем Мудрости, – начал привычно излагать Эврих. – А это мой слуга и телохранитель, я зову его Зимо...
– Люди зовут меня Волкодавом, – глядя Кавтину в глаза, перебил венн.
Молодому нарлаку потребовалось некоторое время, чтобы полностью осознать смысл этих слов. Однако затем подвижное юношеское лицо словно окаменело, голубые глаза превратились в две морозные льдинки, и, если Волкодав еще понимал что-нибудь в людях, Кавтин успел горько пожалеть о поспешно произнесенной формуле гостеприимства. Но тут уж ничего поделать было нельзя. Сказанных слов назад не берут. Погоди! – усмехаясь про себя, мысленно утешил его Волкодав. Не всегда мы будем твоими гостями. Я в свое время одиннадцать лет ждал. Или за околицу выйди, там я.тебе уже не гость, ведь владения тут не твои...
Юный брат Канаона еще не выучился как следует прятать свои чувства! Он уже открывал рот – явно для того, чтобы во всеуслышание окатить Волкодава именно теми словами, что мысленно подсказывал ему венн, – но тут между вооруженными слугами решительно протолкалась Сигина. Средний сын купца был воспитан в строгости и не счел возможным продолжать ссору в присутствии «матери достойных мужей».
– Как хорошо ты сказал о моих сыновьях! – обрадовалась Сигина. – Достойные мужи! Это про них. Может быть, ты с ними знаком?..
– Прости, госпожа: не имел чести, – поклонился Кавтин. И добавил ледяным голосом, глядя сквозь Эвриха: – Я хочу, чтобы вы двое сегодня же предстали перед моей почтенной матерью. Мы будем ждать вас в доме наместника.
Круто повернулся и вышел, и слуги прикрыли за ним дверь.
Эврих повернулся к венну и беспомощно развел руками. В одной руке у него была склянка, в другой – тряпочка.
– А еще говоришь, я болтун!..
– Он все равно дознался бы, – равнодушно сказал Волкодав.
– О чем? – удивилась Сигина, отбирая у Эвриха пузырек.
Венн ответил по-прежнему равнодушно:
– Когда-то давно я убил его брата.
– Это плохо, – занявшись его спиной, огорчилась женщина. – Братьев никогда нельзя убивать... Эврих достал другую тряпочку.
– Эй! – подал голос старший из пленников, тот, которого стерегла Рейтамира. – А с нами что будет?
Его сотоварищ ни о чем не спрашивал, только плакал от боли, содрогаясь всем телом. Завтрашний день его не слишком заботил. Ибо хуже, чем сейчас, быть уже не могло. Волкодав скривил губы. Он-то знал: еще как могло. И притом намного, намного...
– Что уставился? – спросил он пленника. И кивнул на Эвриха: – Вон твой хозяин. Он скрутил, ему и решать.
Таков был закон, соблюдавшийся, кажется, во всех известных ему странах. Пленник завозился на полу, стараясь встретиться глазами с аррантом.
– Захочет – в Самоцветные горы продаст, – с удовольствием предположил Волкодав. – А то стражникам государя кониса выдаст, пускай за разбой на кол посадят...
Сказал и почувствовал, как дернулась рука Эвриха, промывавшая кровавую полосу у него на плечах. Наверное, долго потом будет возмущаться жестокостями, которые только варварский ум и мог породить. Приплетет еще что-нибудь насчет некоторых грубых людей, которых собственные прошлые муки сделали нечувствительными к чужому страданию. Ну и пускай его.
– Ой посадят... – неожиданно подыграла Волкодаву Сигина. – Они такие. Только смотрят, как бы кого посадить...
Разбойник тоже задергался. Не иначе, вообразил себя повисшим на окровавленном мерзком колу. Потом стиснул зубы и проскрипел:
– Сонмор с вас живьем шкуры сдерет...
– Кто такой Сонмор? – в лоб спросил Волкодав.
– Конис правит в Кондаре днем, – был ответ. – А Сонмор – ночью! Вот кто он такой!..
Волкодав примерно это и предполагал, так что слова пленника его ничуть не смутили.
– Доберется до нас твой Сонмор или не доберется, – проговорил он лениво, – тебе-то разницы уже не будет. А на каторге с такими, как ты, молодыми, смазливыми, знаешь что делают?.. Не знаешь? Сейчас объясню...
Разбойник, видимо, и без объяснений вполне себе представлял. Он яростно рванулся, но освободиться не смог.
– Хватит! – возмутился Эврих. Он косился в окно. На постоялых дворах нередко приключались пожары, и потому окна делались широкими, как раз выбраться человеку. А чтобы эти самые окна не становились удобными лазейками для воров, хитроумные плотники придумали для них особые ставни, крепко запиравшиеся изнутри. Посередине ставня делалась маленькая отдушина, перекрытая деревянной задвижкой.
Когда ворвались грабители, Эврих что-то записывал со слов Рейтамиры, и ради солнечного света окно было распахнуто настежь.
– Вот что, – приговорил ученый. – Не нужны вы мне!.. Вон окно – катитесь на все четыре стороны. Развяжи их, Рейтамира!..
Молодой женщине было страшновато. Она подошла сперва к молодому, страдавшему от боли в руке. Жало копья было остро отточено с обеих сторон, и Рейтамира принялась пилить им веревку.
– Погоди... – поднялся Волкодав. – Кошелек свой он пускай здесь оставит... И тот второй тоже...
Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком....
Три десятка, не меньше, крепких рабов волокут подземным коридором деревянные салазки, и на них – неподъемную тяжесть: две блестящие металлические плиты. Если присмотреться, можно понять, что на салазках покоятся тщательно подогнанные друг к дружке створки дверей, снабженные хитроумным и очень прочным замком.
Еще двое невольников пытаются вжаться в шершавый камень стены, чтобы не попасть под ноги тянущим поклажу рабам и тем более – под дымящиеся полозья. Один из двоих – согбенный пожилой халисунец, второй – рослый, костлявый молодой венн. Оба рады были бы совсем убраться с дороги, но не могут сдвинуться с места. венна держит короткая цепь, приклепанная к ошейнику: ничего не боящегося и очень сильного парня по справедливости считают опасным. На халисунце нет даже обычных для каторжника кандалов, но и без них он передвигается с немалым трудом. Вместо ступней у него обрубки, замотанные тряпьем, на правой руке не хватает двух пальцев. Сперва он не на шутку побаивался свирепого напарника, сутками не произносящего ни слова. Боязнь кончилась сразу и навсегда, когда их повели на новое место, и он приготовился было привычно ползти на карачках, и вот тут-то венн по-прежнему молча поднял его на руки и понес...