– Не туда, песик! – взмолилась она. – Нам с тобой... нашего человека искать надо!
Он снова посмотрел ей в глаза. Он, конечно, все понимал. Он для верности прихватил зубами край ее рубахи и повел Оленюшку домой.
9. Жена ювелира
Это был самый что ни есть обычный с виду дом за высоким забором, увенчанным медными шишечками. Он располагался в Прибрежном конце, там, где улица Оборванной Веревки удалялась от торговой пристани и начинала взбираться на крепостной холм, постепенно делаясь спокойней и чище. Прибрежный конец был самым старым в Кондаре. Его выстроили еще до Последней войны, в те времена, когда стены, возведенные с изрядным запасом, ограждали и селение, и порядочный кусок поля с лесом при нем. Праотцы строились не так, как теперь, не домишками, точно на одной ноге теснящимися друг к дружке, – целыми усадьбами. Привольно, вольготно. Другое дело, суровые праотцы о роскоши особого понятия не имели и не возводили богатых дворцов: наверное, им уже казалось дворцом обиталище на три десятка людей, сложенное из голубоватого местного камня и крытое глиняной черепицей. Точно такое жилье и сейчас мог себе завести состоятельный мастеровой или купец. Но совсем иной вид у добротного дома, когда стоит он не впритирку с соседними, а сам по себе, посреди уютного сада и грядок с пряной зеленью для стола. Та же разница, что между ветвистым деревом, выросшим на приволье, и его родным братом, вынужденным тянуться к свету из чащи. Что поделаешь! Стены, некогда сработанные «на вырост», теперь едва не трещали, распираемые живой плотью города.
Наследники самых первых кондарцев, жившие в Прибрежном конце, до последней возможности цеплялись за родовые гнезда. Позор – передать здешнюю усадьбу в новые руки, переселяясь по бедности куда-нибудь на Середку либо вовсе в Калиновый Куст... Сколько срама и слез видела улица Оборванной Веревки, когда уходили по ней некогда могущественные семейства, провожаемые улюлюканьем голытьбы, охочей любоваться несчастьем бывших господ!..
А в хоромы за крепкими заборами вселялись новые люди, бывало, те самые, на кого прежде в этих дворах спускали собак.
Рассказывали, однако, что пятьдесят лет назад, когда настала пора менять хозяев дому за забором с медными шишечками, не было ни пререканий, ни взаимных обид, ни долгого усердного торга. Не было и алчных улюлюканий бедноты, норовящей ухватить что-нибудь с воза. И никакой в том великой загадки, если знать, КТО пришел к владетелям дома и предложил им щедрую плату.
Сонмор. Вот кто. Совсем молодой тогда Сонмор.
Он и теперь жил под когда-то приглянувшимся кровом, только в последние годы постепенно отходил от дел, все больше передавая свое ночное правление наследнику и сыну – Кей-Сонмору, сиречь Младшему. Тот, кудрявый бородач двадцати семи зим от роду, уже многим распоряжался самостоятельно. Но в значительных и важных делах по– прежнему спрашивал совета и позволения у отца.
Городская стража на улицу Оборванной Веревки заглядывала нечасто. Что ей, страже, делать в тихом уголке, населенном почтенными обывателями?.. Особенно если учесть, что у иного из этих почтенных свое домашнее войско было – куда там городскому. Покраж и разбоя здесь отродясь не случалось, а драки, по пьяному делу затеваемые приезжими мореходами, Сонморовы плечистые молодцы пресекали быстро и беспощадно.
Поэтому, наверное, одинокий пешеход, пробиравшийся по улице, шагал вперед без малейшего страха. Хотя именно таким, как он, вроде следовало бы шарахаться от каждого встречного. Это был маленький кривобокий горбун, близоруко щурившийся в потемках. Он опирался на палку, и палка служила ему не украшением и не оружием – опорой для ходьбы. Одежда же у беззащитного калеки была очень добротная, а свадебное кольцо на левой руке, если поднести его к свету, удивляло дорогой и тонкой работой... В общем, только очень ленивый или очень богобоязненный проходимец не остановил бы его в темном заулке. А вот шел себе, причем с таким видом, будто отродясь не привык вздрагивать, услыхав шаги за спиной. Даже улыбался время от времени, словно вспоминая о чем-то очень хорошем.
Когда он подошел к калитке Сонморова жилища, ему не понадобилось стучать. Дюжий бритоголовый верзила, стерегший с той стороны, издали рассмотрел позднего гостя и отодвинул засов, распахивая калитку:
– Входи, мастер УЛОЙХО, да согреет тебя Священный Огонь!
– И тебя, добрый друг мой, да не обойдет Он теплом, – отозвался горбун. Страж ворот держал в руке масляную лампу, и любопытный наблюдатель мог рассмотреть, что лицо у вошедшего было совсем молодое. И очень красивое, хотя немного болезненное.
На тихий свист верзилы со стороны дома вприпрыжку подоспела кудрявая девочка. Увидев мастера УЛОЙХО, она радостно поклонилась ему, потом взяла под руку и повела по дорожке. Крыльцо в доме было высокое, но наверху играли в кости еще два молодца не меньше того, что сторожил у калитки. Они живо спустились навстречу, со смехом и прибаутками схватили горбуна под локти и мигом вознесли наверх. Маленький мастер благодарил, улыбаясь застенчиво и смущенно. Дружеская забота крепких и сильных людей всегда заставляла его лишний раз вспоминать о собственных врожденных увечьях. Но отказывать парням в святом праве помощи слабому он тоже не мог.
Караульщики не побежали сообщать хозяевам дома о неожиданном госте. Просто отворили дверь и впустили УЛОЙХО вовнутрь. Так впускают только своего человека, друга, давно и прочно натоптавшего тропку в дом.
Кей-Сонмор сидел за поздней вечерей с несколькими доверенными людьми.
– Здравствуй, Луга, – обратился к нему горбун, назвав Младшего домашним именем, что позволялось, конечно, только родне и близким приятелям. Кей-Сонмор проворчал что-то с набитым ртом (только что надкусил свежую булочку с вложенным в мякиш куском жареной курицы, даже запить не успел) и гостеприимно похлопал ладонью по крашеному войлоку рядом с собой. Под кровом Сонмора строго блюли старинный домострой, уже, к прискорбию, отживавший почти всюду: не уподобляться развратным чужеземцам, но, согласно завету кочевых пращуров, не держать ни кресел, ни скамей, ни столов, ведя всю домашнюю жизнь на полу. УЛОЙХО поджал ноги и со вздохом наслаждения откинулся назад, давая отдых спине.
Он прошел по улице целых пятьсот шагов. Для него это было большим расстоянием. Один из доверенных немедля подгреб ему целый ворох пестрых подушек.
Кей-Сонмор наконец справился с булочкой, всосав в рот перо зеленого лука, торчавшее между губами, и буркнул:
– Угощайся, пока не остыло.
– Да я... – смутился горбун. – Я же, сам знаешь, так поздно не ем. А то завтра живот болеть будет.
Луга хмыкнул. Дескать, что с тебя взять, всегда был неженкой, неженкой и остался! Сам он взял новую булочку и привычно располосовал ее надвое, не забыв попотчевать крошкой очажный огонь. Вложил внутрь, разнообразия ради, ломоть копченого сала, щедро добавил луку и полил все вместе красным огненным соусом из глиняного горшочка. С первого раза откусил почти половину – и мощные челюсти взялись деловито молоть. Одно удовольствие посмотреть, как ест человек, наделенный несокрушимым здоровьем!
– А ты хлебни с нами, чтоб не болело, – сказал доверенный, разливая в пузатые кружки нардарское виноградное вино. При дневном свете вино казалось зеленоватым, но свет очага зажигал в нем красные и золотые огни.