Павла Дмитриевича этот результат вполне устраивал…
Он утверждал впоследствии: «…во время моего в армии пребывания она отличалась особенным порядком и устройством. Одно происшествие Раевского обратило на себя внимание, и что же? Как скоро я узнал о вольнодумстве сего из 1-й армии переведенного офицера, то, нимало не медля, сообщил о том генералу Сабанееву партикулярным письмом, — и зло прекращено было разрушением школы, преданием суду Раевского и удалением Орлова от командования дивизией. И здесь, несмотря на истинную дружбу мою к Орлову, я объявил главнокомандующему, что он командовать дивизией не может. Не скрыл мнения моего и от Орлова…». В другом месте Киселев писал: «В истории Орлова я был первый, который устремил надзор г-на Сабанеева за майором Раевским, о коем слышал как о вольнодумце пылком и предприимчивом».
Павел Дмитриевич писал это уже при Николае, после мятежа у Сената и восстания черниговцев. Разумеется, он сдвигал обстоятельства так, как ему в ту пору было выгоднее. На самом же деле он хотел удалить Орлова от командования 16-й дивизией, перевести его в другой корпус и дать ему дивизию там. Он прямо писал об этом в Петербург. Политическую подоплеку дела Орлова он решительно отрицал: «…во всем деле больше личностей (личной вражды между Орловым и Сабанеевым. — Я. Г.), чем настоящих обвинений, которые можно приписать скорее к неопытности и мечтаниям», — писал он генералу Закревскому. Хотя прекрасно знал истинные намерения Орлова. Терять Орлова с дивизией он не хотел.
Вообще переписка Павла Дмитриевича — настоящий учебник политической и служебной дипломатии. Он тонко и точно различал адресатов и писал каждому то, что полезно было ему писать.
Зачем ему нужно было убрать из армии Сабанеева (хотя незадолго до того он и писал Закревскому, что Сабанеев ему «помощник отличный»), Желтухина и иже с ними — вполне понятно.
Но зачем надо ему было подымать столь опасное дело Раевского и отстранять Орлова? Затем, что события в любой момент могли выйти из-под контроля. Не только Раевский был «вольнодумцем пылким и предприимчивым». Генерал Орлов не уступал своему младшему соратнику ни в вольнодумстве, ни в пылкости, ни в предприимчивости. Киселеву не удавалось охладить Орлова и склонить его к постепенности. Он внимательно следил за происходящим в 16-й дивизии и видел, что взрыв может произойти в любой час. А этого он не хотел.
Погубив своими маневрами Раевского и разрушив, того не желая, карьеру Орлова, равно как и его революционные планы, Киселев и сам оказался на краю.
В начале двадцать четвертого года, когда материалы дела Раевского, длившегося два года, ушли в Петербург и ясно стало, что судьба Орлова решена, Павел Дмитриевич отпросился в длительный заграничный отпуск, а затем сделал очередной рискованный шаг — попытался уйти с поста начальника штаба армии.
Александр приказал ему оставаться в должности, подтвердив свое доверие.
Тогда, вернувшись в начале двадцать пятого года из-за границы, «римлянин» начал новый тур опасной игры: он стал внимательно присматриваться к людям, образ мыслей которых не был для него секретом, — к Пестелю, Барятинскому, Юшневскому. Короче говоря — к лидерам радикального Южного общества, замыслы которого к этому времени окончательно созрели.
Но он не был бы Киселевым, виртуозом лавирования, если бы не обезопасил себя с другого фланга. По собственному его признанию, он в осторожной форме делился своими наблюдениями с главнокомандующим Витгенштейном. Так, чтобы не восстановить старого «свободомыслящего» фельдмаршала против молодых «свободомыслящих» офицеров и генералов, но и заручиться его поддержкой на случай непредвиденного развития событий…