— Спасибо за заботу, учту. Давай про маму, хорошо? — прервала его Мария.
— Не будь такой колючей, — вздохнул он. — Я перед тобой, может, и виноват, но… ладно, дальше. Было так: мы не виделись несколько месяцев, а когда встретились… — он изобразил рукой окружность перед своим животом. — Лилия и отрицать не стала, что ребенок не мой. Да и не вышло бы, слишком давно мы были в разлуке. Я настоял, чтобы она оставила свою работу, велел ей держать язык за зубами: тогда за связь с врагом могли и убить. Тебе было три года, когда Межзвездная конфедерация решила, наконец, вмешаться и помогла нам прогнать асфанцев. Мы с твоей матерью выждали несколько лет, потом развелись без лишнего шума. Родных у нас не осталось, никто не задавал вопросов.
— Ясно, — Мария повертела кружку в руках. Старая кружка, с блеклым рисунком и маленькими щербинками по краю, видимо, любимая, от которой вроде бы и надо, да не хочется избавляться. Отпила немного, собираясь с мыслями, столь же горькими, как и сам напиток. — Ты ей не простил? Ко мне ты относился хорошо, я же помню!
— Я не сволочь все-таки, — еще суше, чем прежде, ответил Паул. — Дело было в твоей матери. Лилия просто… стала совсем другой. Угрюмой, отстраненной, замкнутой. Не хотела ничего обсуждать, как-то налаживать отношения. Может, была влюблена в него, не знаю, — он пожал плечами. — Я сделал что мог. Ты уже взрослая, должна понимать, долго такое трудно выдержать… — Он замолчал, с тревогой вглядываясь в лицо Марии. — Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты бледная… Допей кофе. А может, хочешь поесть?
— Не хочу. — Мария поставила кружку на стол, поднялась, стиснув кулаки, дрожа от обиды и напряжения. — Не знаю, какие там у вас были проблемы, со мной мама вела себя иначе — до самого конца! Доброй, ласковой, даже когда ей становилось совсем плохо! А ты сбежал, бросил нас, отставил с этой жуткой болезнью один на один! Конечно, я понимаю, такое трудно выдержать! Еще бы мне не понимать! Зря я пришла…
Она шагнула к двери, но он окликнул ее, заставив замереть:
— Погоди! Следователь сказал, ты сделала запрос в генетический банк.
Мария обернулась так резко, что перед глазами снова все поплыло, схватилась за спинку стула.
— Он все же узнал! Я думала…
— Послала, значит. — Паул потер ладонями лицо, оставив на коже красноватые следы. — Я бы сказал, что ты дура, но ты и сама это уже сообразила, верно? Ты разве не знаешь, как это опасно? Детка, тебя начнут преследовать, если…
— Не твое дело! — выпалила она. — Тебя это все не касается!
— Касается! — он смотрел на Марию, хмуря брови и постукивая пальцами по подоконнику. — Послушай, детка, ты, похоже, ненавидишь меня, но, думаю, тебе лучше на время переехать сюда и пожить здесь. Для твоей же безопасности.
— Ты серьезно? После всего… Что это ты вдруг забеспокоился обо мне? То видеть не хотел столько лет, а тут… И никакая я тебе не детка! Не смей…
— Потому что это я виноват, — прервал ее Паул, и Марию затрясло сильнее. Она совершила ошибку, придя сюда! Не подозревала, какая буря поднимется в душе от этого разговора, вскрывшего старую рану. А Паул продолжал бубнить: — Если бы я не сказал тебе тогда, ты бы не начала искать, не наделала бы глупостей, сейчас ничего бы…
— Нет! — отчеканила Мария, мучительно желая прекратить этот разговор. — Я не собираюсь переезжать к тебе! Я не совершила никакого преступления! Оккупация закончилась двадцать пять лет назад! Если полиция считает, что моей жизни угрожает опасность, пусть дают охрану.
Она разжала пальцы и бросилась к выходу.
— Ты все же приходи, если надумаешь, — донеслось ей вслед. — Главное, никому не болтай о своей матери…
Мария хлопнула дверью, дошла до лифта, держась за стену. В животе бурлило, к горлу подступала тошнота. Она думала, на улице ей станет легче, но, едва выйдя из подъезда, перегнулась через перила, и ее вывернуло коричневатой пеной. Уличный уборщик тут же подлетел к растекающейся лужице, зажужжал, выдвинув вакуумную щетку.
Проходящая мимо женщина в деловом костюме приостановилась.
— Вам плохо? — спросила она.
— Да… — прошептала Мария. — Плохо…
И провалилась в беспамятство.
Сознание вернулось к ней вместе с гулом двигателей, вибрацией, мелко сотрясающей занемевшее и до странности легкое тело, пощипыванием в носу и кисловатым привкусом рвоты на языке. Рвоту она помнила, а что с носом? Маска? Кислород? Ее везут куда-то на медицинском флаере? Опять в больницу? Нет, гул слишком громкий и эта вибрация… больше похоже на корабль… Она распахнула глаза и уставилась в иллюминатор, находящийся прямо перед ней, над рядом пустых кресел, идущих вдоль борта. Справа и слева от Марии тоже находились пустые кресла.