Вирт замолчал и уставился на него. Потом на Стэндфорда.
И снова стал каркать.
Допрашиваемый крот явно чувствовал себя некомфортно. Под ним расползалась лужа крови, и голос его слабел с каждой минутой.
– Говорит, Баал приказал, чтобы люди не видели следов… – Сообщил профессор.
Судорожно дернувшись, крот замолчал на полуслове.
– Идем дальше, – решил Вирт.
Через полчаса блужданий, группа вышла в огромную сводчатую пещеру, освещенную странным дрожащим светом.
Светящиеся диски, напоминающие шляпки подсолнухов, по нескольку штук медленно сновали в приземистых широких лоханях, испуская слабый свет. Но их было очень много. Сотни, если не тысячи.
Посреди пещеры возвышалась странное сооружение, формой напомнившее Вирту Ноев ковчег. Шести-семи шагов в длину, и два – в высоту. И оно слегка подрагивало.
Изнутри слышалось глухое, словно шум прибоя постукивание.
Три крота ползали по крыше «ковчега», бессистемно перетаскивая какие-то камни по его поверхности.
Неподвижно замерев в укрытии, люди наблюдали за их работой.
Один крот неуклюже спустился, и чем-то гремя, стал копаться в каменном корыте, стоявшем у основания «ковчега».
Затем что-то промяукал, уползая. Остальные кроты слезли вниз и мягко зашлепали за ним в темноту.
Стэндфорд первым выбрался из укрытия, и подобравшись к корыту, посветил фонарем.
– Да тут кости! – Негромко воскликнул он, и наклонившись, вытащил что-то.
– Эге! – пробормотал он. – Вот тебе на! Это ж челюсть вампира!
Действительно, на ладони у англичанина лежала нижняя челюсть, ничем не отличающаяся от обычной человеческой, если не считать трех выступающих над остальными, клыков. Четвертый был обломан.
– Зачем они им, интересно? – спросил он, аккуратно пряча челюсть в карман.
– Вот зачем!
Вирт вышел из-за «ковчега», и высыпал под ноги солдатам горсть бурого порошка.
– Что это? – удивился Шютте.
– Костная пыль! – сказал профессор, отряхивая руки. – Эта постройка нечто вроде дробилки. Превращает кости в муку…
Он не договорил.
Один из солдат завопил от боли, падая на бок. В голове у него торчало три шипа. Вопль перешел в хрип.
– Черт! – вскричал Шютте. – Уходим!
Отстреливаясь, люди стали отступать.
Три солдата остались лежать возле дробилки.
– Назад! – кричал Шютте.
Внезапно голос его сорвался на хрип.
– Руку! – закричал Стэндфорд, думая о том, что так и не узнал, как зовут Шютте по имени.
– Поздно, – прохрипел гауптман, выплевывая черную кровь. – Уходите…
И в руке его возник зловещий кубик.
Со всех сторон шевелились тени и слышалось мягкое шуршание.
Еще один солдат молча упал.
Трое мужчин бросились бежать. Когда они отбежали шагов на восемьдесят, стены дрогнули и с потолка посыпались камни.
Гауптштурмфюрер Шютте ушел в последний путь достойно, как и подобает офицеру.
Когда они выбрались в первый грот, сколько прошло времени, сказать не мог никто.
Вирт вместе с солдатом тащили Стэндфорда. По нелепой случайности, буквально на секунду, рюкзак сполз с его плеча, и в открытое место угодил шип.
На полу, рядом с телом Кремера и убитым кротом, положили Стэндфорда.
– Держись, Герберт, – непрерывно повторял Вирт, сжимая его ладонь.
– Герман, – пробормотал англичанин, моргая рыжеватыми ресницами, – прошу тебя, отвези детей домой, к моей сестре. В Холихед. И это… Отдай это им…
Рука Стэндфорда зашарила по карману и вытащила из кармана челюсть. Затем разжалась, и кость с глухим стуком упала на холодный камень пола.
Спустя неделю профессор Герман Вирт передал Эвана и Джона Стэндфордов их тетке, и передал им прощальный привет их отца, профессора археологии Герберта Стэндфорода.
* * *
Через десять дней перед Гиммлером лежали три пробирки. С бесценной кровью группы «А» того, чей гений вел Германию за собой в века славы и процветания.
Получить кровь оказалось проще, чем он думал. Выслушав доклад Гиммлера о возможных перспективах использования загадочного артефакта и увидев панель управления, фюрер сам поднял вопрос о необходимости иммунитета. Справедливо опасаясь той неизбежной платы, что могла последовать за порабощение ночного народа.
Коменданту замка Вевельсбург под страхом смерти было приказано молчать, а остальных свидетелей убрали.
Профессор Герман Вирт, самая светлая голова «Аненербе» и головная боль Гиммлера, добросовестно выполнял задание фюрера в тридцати милях от Орхуса и не мешал своей идиотской дотошностью.
Так что самая трудная часть плана была преодолена.
Перед расстрелом обследуемые испытуемые показали, что действовали по собственному желанию, и не испытывали вмешательство извне. И ни о каких приборах не имели ни малейшего представления.