17 июля 1928 г. в местные органы был направлен циркуляр, в котором высказывались претензии по качеству ведения следствия на местах. Указывалось, что следствие проводится не с достаточной полнотой и обвинения строятся зачастую на предположениях и показаниях третьих лиц.
Обвиняемым инкриминировались деяния, не являющиеся преступными и за которые Уголовным кодексом не были предусмотрены наказания. Так, отмечались случаи, когда арестовывались лица за скупку облигаций государственных займов якобы для создания ажиотажа. Следствием же не устанавливалось факта создаваемого ажиотажа, следовательно, не устанавливался и состав преступления, так как скупка и продажа облигаций госзаймов не преследовалась законом. Однако дело, тем не менее, направлялось на рассмотрение в Особое совещание, и арестованных за это содержали под стражей. В этом преуспел Рязанский городской отдел ОГПУ.
Заключительные постановления, как и раньше, не давали представления о содеянном преступлении. Они не содержали сведений о числе арестованных по делу лиц, как содержащихся под стражей, так и освобожденных под подписку или поручительство. Отсутствовали справки о вещественных доказательствах, подлежащих конфискации или возращению.
В сопроводительном письме указывалось число обвиняемых, дела которых должны были рассматриваться Особым совещанием, это число не соответствовало числу лиц, проходящих по делу.
Была высказана просьба принять соответствующие меры к устранению этих недостатков[116].
До И. В. Сталина доходили письма с жалобами на неправомерные действия со стороны органов ОГПУ. Так, командир роты запаса А. Ф. Андреев 21 января 1931 г. из села Здоровец, Ливенского района Центральной черноземной области направил жалобу на то, что его «вычистили» из колхоза, арестовали, хотели лишить избирательных прав.
1 февраля И. В. Сталин поставил свою резолюцию: «Т. Ягода! Просьба немедленно двинуть кого-либо из ваших людей (совершение надежного) и большевистски — честно, быстро и беспристрастно разобрать дело, не взирая на лица»[117].
В связи с тем, что такие обращения носили массовый характер, органы ОГПУ вынуждены были разбираться с таким потоком обращений. После расследования, в феврале 1931 г. Г. Г. Ягода направил письмо сотрудникам ОГПУ. В нем он констатировал поступление заявлений и жалоб на действия отдельных сотрудников, допускавших такие приемы в следствии, которые вынуждали обвиняемых давать ложные показания и оговаривать себя и других.
При расследовании этих фактов оказалось, что подавляющая часть заявлений не соответствовала действительности. Г. Г. Ягода предположил, что таким образом классовые и политические враги пытаются при помощи клеветы на органы ОГПУ ускользнуть от заслуженного наказания, но вместе с тем несколько заявлений было направлено правомерно. Факты на неправомерные действия сотрудников ОГПУ подтвердились[118].
Чуть позже были приняты меры по ужесточению контроля за ведением следствия в органах ОГПУ, так как участились случаи затяжки следствия, вызванного увеличением количества арестованных.
Для устранения этого недостатка было предложено начальникам соответствующих органов ОГПУ на местах срочно проверить всех числящихся за данным органом ОГПУ арестованных и тем из них, которым в течение 14-дневного срока не было предъявлено обвинение, предъявить его. Следствие по делам должно было оканчиваться в установленный двухмесячный срок. При невозможности окончания того или другого следственного дела в этот срок необходимо было ходатайствовать о продлении этого срока. На виновных в затяжке следствия предлагалось налагать дисциплинарные взыскания.
Приказ ОГПУ № 364/212 от 8 июля 1931 г. указал на затяжку ведения следствия до четырех, шести и даже 9 месяцев. Здесь кроме нарушения формальных сроков следствия, установленных соответствующими приказами ОГПУ, по мнению заместителя Председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды, нарушался основной метод следственной работы — исчерпывающая полнота следствия в кратчайший срок.
По линии прокуратуры было дано распоряжение о более жестком контроле за соблюдением сроков следствия вплоть до освобождения арестованных из-под стражи.
Г. Г. Ягода просил, чтобы ему лично докладывали списки арестованных, на которых в течение месячного срока не было получено соответствующего решения ОГПУ[119].
10 июля 1931 г. Политбюро принимает решение никого из коммунистов, работающих в органах ОГПУ или вне этих органов как в Центре, так и на местах, не арестовывать без ведома и согласия ЦК РКП(б).