Джекс с любопытством посмотрел на меня:
— Конечно, Анни. Скажи Лео, что мы ждем его в понедельник на будущей неделе.
Второй посетитель появился около одиннадцати вечера (поздновато для воскресенья) и тоже не предупредил о своем приходе.
Я увидела Гейбла через глазок и, учитывая все то, что случилось на прошлой неделе, решила не открывать дверь.
— Пошел вон отсюда, — прошипела я.
— Да перестань, Анни. Впусти меня.
Я проверила, на месте ли цепочка, и приоткрыла дверь.
— Нет. Это плохая идея. Тебе надо идти домой, если хочешь успеть до комендантского часа.
— Ну, впусти меня. Чувствую себя дураком, стоя на проходе, — сказал Гейбл, наклоняя голову к просвету между дверью и косяком. Мы стояли так близко, что я почувствовала, что от него пахнет кофе. — Не беспокойся, — продолжал он, — я больше не сержусь на тебя за то, что случилось. Ты была зла, что я с тобой порвал. Я это прекрасно понимаю.
— Все было не так!
Он словно не понимал, что врет.
— Подробности оставим за кадром, Анни. Я зашел сказать тебе, что хочу, чтобы мы остались друзьями, чтобы ты была частью моей жизни.
— Чудненько, — сказала я. — Теперь вали к себе домой!
Почему я так долго терпела этого ублюдка?
— Как насчет плитки шоколада на дорожку? — спросил Гейбл.
Я покачала головой. Так вот что на самом деле значило «останемся друзьями».
— Ну, давай, Анни, я заплачу.
— Я тебе не дилер, Арсли.
Краем глаза я заметила коробку, которую принес Джекс. Я распечатала ее и просунула в щель между дверью и косяком две плитки.
— Наслаждайся, — сказала я и закрыла дверь.
Можно было услышать, как он срывает обертку, даже не зайдя в лифт, — вот свинья. Не в первый раз мне пришло на ум, что существенная часть моей привлекательности в глазах Гейбла была вызвана доступом к шоколаду.
Я подняла коробку и отнесла ее к сейфу в комнате бабули. Когда я перекладывала последнюю плитку, я вдруг услышала, как бабуля произносит имя моей матери:
— Кристина!
Я не ответила. Похоже, у бабушки был кошмар.
— Кристина, подойди сюда, — сказала она.
— Это не Кристина, бабуля. Это Анни, твоя внучка.
Все чаще и чаще бабушка путала меня с мамой. Я подошла к ее кровати, и бабуля взяла меня за руку. Ее хватка была неожиданно сильной. Другой рукой я включила свет.
— Видишь, бабушка, это я.
— Да, — сказала она, — теперь я вижу, что ты не Кристина. — Она рассмеялась. — Я рада, что ты не Кристина О’Хара. Знаешь, мне никогда не нравилась эта ирландская шлюшка. Я говорила Лео, чтобы он не женился на ней, от нее будут одни неприятности. Она была копом. Она сделала его слабым. Глупый влюбленный мальчишка. Я так в нем ошибалась.
Да, я уже слышала все это раньше и напомнила себе, что это голос лекарств и болезни, а не моей бабушки.
— Надеюсь, что ты никогда не переживешь такое разочарование в жизни, моя девочка, — продолжала она. — Это… это словно…
Слеза покатилась по ее щеке.
— О нет, бабушка, не плачь, пожалуйста. — Тут я заметила, что на подоконнике лежит книга Имоджин. — Может быть, ты хочешь, чтобы я почитала тебе?
— Нет! — закричала она. — Я могу читать сама! Глупая сучка, с чего ты решила, что я не могу читать сама?
Она вырвала у меня руку и, хотя я не думаю, что специально, ударила меня по щеке тыльной стороной руки. Мгновение я не могла пошевелиться. Не то чтобы мне было больно, но все же… Она никогда меня не била. Никто в семье меня не бил. Я дралась в школе, но эта пощечина была гораздо, гораздо хуже.
— Вон из моей комнаты! Слышишь меня? Я не хочу, чтобы ты тут была! Убирайся немедленно! Убирайся!
Так что я выключила свет и ушла.
— Спокойной ночи, бабуля, — прошептала я. — Я люблю тебя.
VII
Меня обвиняют в преступлении; все становится еще хуже