— Да? — наконец сказала она.
— Я не понимаю, почему занятия моей семьи имеют отношение ко мне. До сих пор меня ни в чем не обвиняли. Если меня пошлют в центр «Свобода», это приведет к большим сложностям.
— Вы имеете в виду, что вы пропустите школу?
— Нет. — Я сделала паузу. — Я несу ответственность за свою сестру. Моя бабушка больна, и состояние здоровья моего брата… (какое бы тут подобрать слово?) требует внимания.
— Мне жаль это слышать, — сказала судья.
— Мисс Баланчина описывает как раз то, что я и собиралась сказать, — встряла обвинитель. — Больная бабушка — единственный опекун девушки. Если вы позволите Ане Баланчиной вернуться домой, похоже, ее будет некому контролировать.
Судья посмотрела сначала на меня, потом на Саймона Грина и спросила его:
— Можете ли вы описать обстановку в ее доме?
— Хм, простите… я только сегодня получил это дело, и… и… — Он запнулся. — Я специалист в уголовном праве, а не в семейном.
— Ну что же, мне потребуется больше времени, чтобы подумать и найти кого-нибудь, кто действительно разбирается в ситуации, — сказала судья. — В настоящее время я собираюсь отправить мисс Баланчину в центр «Свобода». Не беспокойтесь, мисс Баланчина, это продлится лишь до тех пор, пока мы не выясним всех обстоятельств. Встретимся тут через неделю.
Судья ударила молоточком, и затем мы должны были покинуть зал суда.
Я села на мраморную скамью у входа и попыталась собраться с мыслями и продумать, что мне делать. Я слышала, как обвинитель говорила о том, что мне следует предоставить транспорт до «Свободы».
— Мне очень жаль, Аня, — сказал мне Грин. — Я бы очень хотел, чтобы у меня было больше времени для подготовки.
В какой-то мере в случившемся была и моя вина. Если бы только я промолчала о том, что мне надо заботиться о бабуле, Нетти и Лео! Рассказав о своей ситуации, я только все испортила. В свою защиту могу сказать, что непохоже, будто Саймон Грин собирался предпринять хоть какие-то действия. Кому-то надо было что-то сказать.
— Аня, — повторил он, — мне очень жаль.
— Сейчас нет времени на сожаления, — сказала я. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, позвонил кое-кому. У мистера Киплинга должны быть номера. Во-первых, женщине по имени Имоджин Гудфеллоу. Она сиделка моей бабушки. Позвони ей и скажи, что ей надо будет остаться в квартире на весь день. Скажи ей, что мы заплатим ей за работу во внеурочное время в полтора раза больше.
Саймон Грин кивнул.
— Разве тебе не надо это записать? — спросила я. Я ни капли не доверяла этому человеку.
— Я уже записываю, — ответил он, доставая устройство из кармана. — Пожалуйста, продолжай.
Папе не понравилось бы то, что его разговоры записывают, но у меня не было времени волноваться еще и об этом.
— Скарлет Барбер ходит в школу со мной и с моей сестрой. Скажи ей, что ей надо будет провожать Нетти в школу и забирать ее оттуда.
— Да, — сказал он.
— Наконец, мне нужно, чтобы ты позвонил Лео. Скажи ему, что я не хочу, чтобы он работал в Бассейне, потому что мне нужно, чтобы он присматривал за домом. Я не думаю, что он будет спорить, но если вдруг, скажи ему… — Я увидела, что обвинитель и социальный работник направляются ко мне, и потеряла нить рассуждений. Времени оставалось очень мало.
— Да?
— Не знаю, что сказать ему. Скажи что-нибудь, что имело бы смысл.
— Думаю, что смогу найти нужные слова, — сказал Грин.
Социальный работник подошла ко мне.
— Меня зовут мисс Кобравик, — сказала она. — Я отвезу тебя в центр «Свобода».
— Хорошее имя для тюрьмы, — сказала я полушутя.
— Это не тюрьма, а просто место для детей, которые попали в неприятности, — таких детей, как ты.
Миссис Кобравик явно была чрезмерно серьезной особой.
— Да, конечно, — сказала я. Тюрьма — это то место, куда я попаду, если они решат обращаться со мной, как со взрослой, и если я не избавлюсь от обвинения в отравлении Гейбла. Я кивнула Грину: — От тебя ждать вестей?
— Да, — уверил он меня, — я приду к тебе на выходных.
Я смотрела, как он уходит.
— Мистер Грин! — позвала я.
Он обернулся.
— Пожалуйста, передайте мистеру Киплингу мои пожелания скорейшего выздоровления!
И вот тут это случилось. Голос мой прервался на слове «выздоровления», и я начала плакать. Я бы ни за что этого не сделала, но мысль о мистере Киплинге в больнице заставила меня ощутить себя такой одинокой, как никогда в жизни.
— Тише, тише, — говорила миссис Кобравик, — в «Свободе» не так уж плохо.