— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Вин, когда мы вошли в фойе. Мы были достаточно далеко от дома, так что могли спокойно держаться за руки, но сейчас я отняла свою руку — родители Гейбла, родственники или друзья могли быть поблизости.
Я покачала головой:
— Нет, со мной все будет в порядке.
— Все же думаю, что мне нужно пойти с тобой. Разве он не тот самый парень, который пытался принудить тебя силой?
Я пожала плечами.
— Честно говоря, Вин, я не знаю, как он сейчас, но нутром чувствую, что твое присутствие в его комнате, — я подыскала верное слово, — будет раздражать. Кроме того, я далеко не девочка и способна сама о себе позаботиться.
— Я знаю, что ты смелая, и мне это очень нравится в тебе. Просто порой мне хочется облегчить тебе жизнь.
— Тебе это удается, — сказала я и быстро поцеловала его в нос. Я планировала остановиться на этом, но потом снова поцеловала его, уже в губы.
Он кивнул.
— Ну хорошо, смелая девчонка. Я подожду тебя тут. Если ты задержишься больше чем на полчаса, я пойду за тобой.
Я сообщила свое имя регистраторше за столом; она сказала мне номер палаты Гейбла, 67, и направила меня в коридор.
Я постучала в дверь.
— Кто это? — услышала я голос Гейбла.
— Это Аня.
— Входи! — Его голос казался странным, но в чем именно была странность, было сложно определить.
Я открыла дверь.
Гейбл сидел в инвалидном кресле лицом к окну. Он развернулся, и я увидела его лицо. Вся кожа была в язвах, а на левой щеке выделялся неестественно выглядящий участок пересаженной кожи от скулы до угла рта, из-за которого ему было трудно говорить. Несколько пальцев были замотаны бинтами. Все его тело выглядело ужасно истощенным и слабым. «Почему он сидит в кресле?» — подумала я и опустила глаза на его колени и ниже, к ступне. Да, к ступне — у него осталась только одна. Правая была ампутирована.
Гейбл смотрел на меня, пока я изучала его. Его серо-голубые глаза остались прежними.
— Я выгляжу отвратительно? — спросил он.
Я честно ответила:
— Нет.
Обстоятельства моей жизни не позволяли мне роскошь брезгливо относиться к ранениям.
Гейбл рассмеялся дребезжащим невыразительным смехом.
— Значит, ты врешь.
Я напомнила ему, что мне приходилось в жизни видеть худшее.
— Да, конечно, приходилось. Правда в том, что я выгляжу отвратительно в своих глазах, Анни. Что ты на это скажешь?
— Я могу понять, почему ты так чувствуешь. Ты всегда так заботился о внешности. Как в тот день в школе… Я знаю, что больше всего тебя раздражало то, что соус от спагетти попал на твою рубашку. — Я замолчала и посмотрела на Гейбла. Он кивнул и, странно, даже слегка улыбнулся, припоминая.
— Но то, как ты выглядишь сейчас… Никто не будет отрицать, что ты сильно изменился, но я подозреваю, что все не так плохо, как ты думаешь.
Смех Гейбла походил на жалкое блеяние.
— Я только и слышу ото всех, что я не должен говорить такие вещи. Но не от тебя. Поэтому я тебя и люблю, Анни.
Я не собиралась отвечать — он по-прежнему врал.
— Долгое время я хотел умереть, — сказал он. — Но больше не хочу.
— Это хорошо, — ответила я.
— Подойди поближе, сядь на кровать.
Все время, пока мы беседовали, я стояла у двери. Даже несмотря на то, что Гейбл был прикован к креслу, я все еще опасалась его. Когда мы были наедине, случалось плохое.
— Я не кусаюсь, — сказал он с вызовом.
— Хорошо.
Так как стульев в палате не было, я подошла к кровати и села на нее.
— Знаешь, почему мне отрезали ногу? Сепсис. Я никогда о таком не слышал. Это когда тело перестает работать и начинает убивать само себя. Я также потерял кончики трех пальцев. — И он махнул в мою сторону рукой в бинтах. — Но доктора сказали, что мне повезло. Я буду ходить и даже печатать. Разве я не похож на счастливчика?
— Да, похож, — я подумала о Лео, о маме и папе. — Ты выглядишь как выживший после чего-то ужасного.
— Я не хочу так выглядеть. Я ненавижу выживших, — он выплюнул последнее слово.
— Мой отец говорил: главное, что человек может сделать в жизни, — это выжить.
— О, поделись со мной жемчужинами преступной мудрости! Ты думаешь, мне хочется слушать, что говорил твой отец? Все время, пока мы были вместе, я слышал от тебя «папа то» и «папа се». Твой отец давным-давно умер. Пора вырасти, Аня.
— Я ухожу, — сказала я.
— Нет, подожди, не уходи, Анни! Я не привык к компании и прошу прощения, — сказал он тонким детским голосом. Думаю, мне стало жаль его.