Алина подводила Пич то к одной, то к другой группе, представляя ее гостям и предлагая вино. От обилия имен у Пич в мыслях началась путаница. Она не успела допить и половины из своего бокала, как Алина объявила о том, что ужин накрыт на террасе. В ту же минуту Пич почувствовала на запястье прикосновение чьей-то руки. Необычайно красивый молодой человек, высокий и статный, был ей представлен, но имени его она вспомнить не могла.
— Вы здесь одна? — спросил он.
— Боюсь, что так.
— Вот и хорошо. Я тоже один. Мы можем сесть рядом?
— Конечно, если это не противоречит планам Алины…
— Нет, я уже успел проверить, с кем мне предстоит, сидеть. Я новичок в этом обществе и ничего не знаю обо всех этих людях, кроме того, что печатают в хрониках.
— Я знаю некоторых, но так давно отошла от всего этого…
— Вы уезжали?
— Мой муж долго болел, и два месяца назад он скончался. Это моя первая вечеринка.
— Прекрасно! — Молодой человек смущенно улыбнулся. — Я имею в виду, что рад вашему выходу в свет.
Пич улыбнулась, взглянув в темные глаза незнакомца, сверкающие веселым любопытством. Выглядел он очень впечатляюще. Густые волосы песочного цвета слегка вились. Крепкие мышцы под безупречно сидящим костюмом и загар говорили о том, что гораздо привычнее для него свитера и тенниски, чем строгий вечерний костюм.
Из библиотеки через сверкающие стеклом двери французского дизайна гости прошли на террасу, откуда открывался вид на залитый огнями вечерний город. Круглые столики на восьмерых были покрыты сиреневыми скатертями. На каждом столе в вазе из дымчатого хрусталя стояли лиловые ирисы. Стены террасы были стеклянные, как в оранжерее, сходство усиливали клумбы, утопающие в зелени. Все быстро перешли на свои места. Пич и ее спутник задержались в дверях полюбоваться на все это великолепие.
— Красиво, не правда ли? — пробормотала Пич.
— Видит Бог, вы правы. Но неужели люди могут воспринимать эту красоту… как должное? — спросил он.
— Боюсь, привычка убивает способность чувствовать красоту.
— Надеюсь, со мной этого никогда не случится. Я хочу сохранить способность наслаждаться каждым мгновением жизни.
— Наверняка у вас это получится, — заверила Пич и, растроганная его чувствительностью, подумала: «Интересно, кто это такой и почему он здесь в одиночестве?»
— Кстати, меня зовут Пич Малони, — сообщила она, когда оба сели за столик.
— Пич? Что за странное имя. Ваши родители так любили персики?
— Мой муж назвал меня так с первой же встречи и с тех пор отказался называть меня моим настоящим именем, а потом, в один из дней рождения, оформил мое новое имя официально, в качестве подарка.
— Он подарил вам имя на день рождения? — удивленно спросил молодой человек.
— Не на мой день рождения, а на свой. Он был так горд этим, что воспринимал мое новое имя как подарок самому себе.
— Необычный мужчина.
— Весьма.
Алина подсела к ним за стол и шепнула Пич на ухо:
— Вкус ты не потеряла! — И подмигнула.
Два стула за их столиком оказались незанятыми. Официанты в белых смокингах начали разносить суп. Алина снова наклонилась к Пич и сказала:
— Эти стулья предназначены Джиму Аустину и Джилли Джордан, но они, как всегда, опаздывают. Я думаю, им очень трудно выбраться из постели. Остается надеяться, что они подъедут не к середине фильма, а то Берт разозлится.
Пич и удивило, и расстроило сообщение Алины.
— Почему Джим должен быть здесь с Джилли? А как же Лаура?
Алина только пожала плечами.
— Аустины собрались разводиться? — продолжала настаивать Пич, понимая наконец причину странного поведения Лауры.
— Я действительно не знаю. Берт на прошлой неделе попробовал прощупать почву, но ничего от Джима не добился. Я сама спрашивала об этом Джилли, но она ответила, чтобы я не совала нос в чужие дела.
— Я думала, что он все еще живет дома, — ответила Пич, стараясь припомнить в точности, что сообщила ей Мэгги.
— Не знаю. В последнее время он всюду появляется в сопровождении нашей великой голливудской посредственности. — И Алина обернулась к Сиду Шейнбергу, владельцу студии, получившей право распространения картины.
Огорченная Пич потеряла аппетит. Положив ложку, она посмотрела вдаль, на огни города. Надо как-то поддержать Лауру. Как жаль, что Мэгги и Нью-Йорк слишком далеко.
Густой голос прошептал ей на ухо:
— В Европе дети голодают.
— Что? Что вы сказали?
— Так обычно говорила моя бабушка, когда я плохо ел, — ответил сидящий рядом молодой человек.