Из-за того, что правитель не захотел восстанавливать разрушенную Ливу, а перенес столицу в никому не известный Рен, среди народа он именовался не иначе как «безумным». У него имелось несколько жен, бесчисленное количество наложниц и больше десятка признанных детей. К чему мне эти сведения, я не представляла, но, сказать по правде, слушать о королевской семье было интереснее, чем повторять за демоном названия соседних стран и запоминать их местоположение, основные черты, значение для Рении.
Наше королевство считалось одним из самых молодых в этой части континента. Далекий предок нынешнего короля собрал его буквально из ничего около пяти сотен лет назад. Тогда Тавенна была могучим независимым княжеством, а Лива – процветающим городом-государством. Магия же изменила расстановку сил.
Колдовство стоило невероятно дорого, и дело заключалось отнюдь не в запросах магов. Я наконец-то поняла, почему Мела перебивалась мелкими подработками вроде написания писем, копирования документов и составления любовных виршей для купеческих сынков.
Чтобы создавать заклинания, требовались немалые средства на необходимые ингредиенты, основной из которых – серебряная пыль. Тем, кто состоял в гильдии, не было нужды беспокоиться о материалах – они получали их вместе с заданиями. Стоимость расходов вычиталась из будущего заработка, но не превышала определенный порог. Недостаток же гильдий заключался в том, что они не предоставляли выбора и ожидали полной отдачи, чего сестры себе позволить, естественно, не могли.
Предприимчивый пращур Треннана сделал ставку на магию и не прогадал. С тех пор любой, кто выявлял желание (и дар, куда уж без него) посвятить жизнь колдовству, мог рассчитывать на теплый прием в Академии магии. Другое дело, не каждому удавалось ее закончить.
Мела польстилась на возможность бесплатной учебы с романтическим ореолом опасных приключений. В Рен она отправлялась восторженной девчушкой, ожидающей чудес на каждом шагу. В Барсуки возвратилась разочарованная во всем девушка, вполне разобравшаяся в жизни, чтобы не строить напрасных иллюзий, но достаточно молодая, чтобы сохранить веру в свои силы. Пожалуй, это было единственным, что нас объединяло, хотя иногда казалось, ее недоверие к людям даже сильнее моего.
Я недовольно потрясла головой, отгоняя ненужные мысли. Почему-то все снова сводилось к колдунье, а ведь стоило обновить в памяти более полезные вещи, почерпнутые из ночного монолога демона. К утру он вроде перешел на религию… Точно, Ферн говорил о том, что в обществе принято во всех бедах обвинять Разрушителя и его порождения, имя же Создателя должно прочно закрепиться в моей речи, если я не хочу прослыть затурканной деревенщиной, верящей в бесов. И вроде как нужно достать ожерелье из круглых деревянных бусин… Или наоборот – избегать подобных украшений?
– Проснись, овца! – пронзительный вопль демона выдернул меня из полудремотного состояния. – Отойди!
Я оторопело заморгала, не понимая, с какого перепугу он надумал кричать. Ну, летит навстречу богатая карета, запряженная лоснящимися лошадьми, и что с того? Пусть я маячу прямо перед ней, убежать успею, не старая. Или кучер свернет в сторону – вряд ли ему придется по душе идея переехать человека и запачкать сверкавшие даже без солнца колеса.
«Не дури, мелюзга», – хотелось одернуть друга, однако слова неожиданно застряли в горле.
Я уже видела эти выбеленные гривы вороных скакунов и ярко-алые султаны на их головах, слышала перезвон серебряных подвесок на сбруе, навеки запомнила герб, вышитый на длинных попонах и нарисованный на дверках. Змея, обвившая череп, словно усмехалась из прошлого.
Только один человек мог гордиться подобным украшением.
Зарлат, тавеннский чистильщик, наконец-то пришел за мной.
– Оглохла, голытьба?! – к ору демона присоединился баронский сынок. – Прочь!
Я рассеянно подумала, что его словарный запас ограниченнее моего и что стоило бы намекнуть ему на существование других обидных слов, но с места не сдвинулась. От судьбы не убежать. У меня не получилось. Пусть в голове метались мысли о том, что нельзя просто взять и сдаться после стольких лет, проведенных в кошмаре, тело знало: нет смысла сопротивляться.
Никто не станет на пути палача, никто не рискнет жизнью ради мусора вроде меня, никто и не вспомнит о моем существовании завтра. Я будто превратилась в камень – хоть колени не подкашивались, даже пальцы отказывались шевелиться.