— Благодарю за совет, — отозвался Александр, мрачнея. — Мне можно уйти сейчас?
— Конечно. Вы ценный сотрудник, я не могу допустить, чтобы вы заболели.
— Спасибо…
Шеф отключился.
— Пять — семьдесят три — внутренний, — велел Александр.
На экране появилась Леночка в белом халате. Она что-то писала.
— Леночка! — позвал Александр.
— А, это ты, — не поднимая головы, сказала она и продолжила свое занятие.
— Ты сегодня… — начал Красавин, но Леночка перебила:
— Нет, я сегодня занята. Понимаешь, Батыров обещал свозить меня на концерт компьютерной музыки, а затем мы пойдем к нему домой. Впрочем, зачем тебе это знать? — прервала она сама себя раздраженно.
— Понятно. А завтра? — спросил Красавин, заранее зная ответ.
Леночка посмотрела, наконец, на него:
— Саша, я думала, ты уже все понял. Мы не будем больше встречаться. Все, что у нас с тобой было, было не серьезно и ни к чему. С тобой скучно. Стихи, конечно, вещь хорошая, но ведь это всего лишь пустые слова. И мечты твои — тоже глупость. Это старо и никому не нужно.
— Да, теперь я действительно все понял, — с сарказмом сказал Александр. — Семья и дом для тебя пустое. А Батыров — путь к достижению вершины? Ты хороша. Я вырастил монстра и пожинаю плоды. Прости меня за это.
Леночка в легком недоумении смотрела на него с экрана своими большими серыми в темных ресницах глазами. Все в ней будто говорило: «Странно, неужели это раньше было непонятно?» И все же легкий румянец выдавал ее недовольство: он догадался о том, во что она не намерена была его посвящать.
— Извини, у меня много работы, — наконец, сказала она и отключилась.
Красавин прижался лбом к оконному стеклу. От холода понемногу притупилась и затихла ноющая боль в голове, кровь отхлынула от лица. Желание идти, бежать куда-то, где есть покой, сдавило горло и перекатывалось теперь по артериям, пульсируя в каждой жилке.
Александр нажал кнопку вызова личного автотранспорта и вышел из кабинета.
Машина уже ждала у подъезда. Дверца открылась, как только ее датчики зафиксировали приближение Александра. Ему оставалось только сесть в машину, что он и сделал очень поспешно.
— Добрый день, сэр! — поприветствовал его робот-водитель. — Пожалуйста, задайте маршрут.
— Вперед, — устало произнес Красавин.
Включились антигравитаторы. Машина поднялась ровно на полтора метра над землей, как предусматривали правила, и плавно заскользила вдоль дороги.
Проехав кварталов тридцать, Александр велел свернуть направо, к старым районам. Здесь он еще ни разу не был.
— Останови, — наконец, приказал он водителю. Машина приземлилась возле одного из домов-развалюх, каких в этом районе было полно.
Облетевшая штукатурка, сморщенная и потрескавшаяся местами краска на перекошенных дверях, разбитые стекла в мертвых оконных проемах, обшарпанные ступени крыльца, вывалившийся из опрокинутого бачка мусор — возле каждого из домов вокруг была примерно одинаковая картина.
— Жди здесь, — велел Александр водителю и вышел из машины.
Он медленно пошел по тротуару, одну руку спрятав в карман, где лежали пакеты с чертежами.
Улицы были пустынны. Только иногда из какого-нибудь окна или просто из-за угла выглядывали любопытствующие чумазые детские рожицы, не отрываясь следили за странным чужаком и снова исчезали затем из виду.
Красавин шел, разглядывая дома, асфальт, эти наивные рожицы, и думал.
Неделю назад ему бы и в голову не пришло ехать на край города, сюда, в трущобы, мир преступности и нищеты. В обществе к этим местам относились с презрением, как к неизбежному злу, которое скоро будет искоренено окончательно усилиями мэрии и полиции. Такие, как Александр, посещали музеи, ходили на концерты и радовались своей благоустроенной, чистой, размеренной жизни. Но сейчас он шел один по пустой загаженной улице, прислушиваясь к каждому шороху, а еще больше прислушиваясь к самому себе. Одиночество — чувство, которое ему было в новинку. Он ощутил вдруг почти физически его холод. Он был здесь один, среди этих грязных улиц, чужой и оттого не нужный, вырванный из сообщества себе подобных, нужных людей. Но он был бы сейчас чужим и среди привычной ему обстановки — такой же ненужный, с теми же странными стремлениями к чему-то иному, чем реальная и прагматичная жизнь, устоявшаяся, понятная, стандартизированная ради всеобщего блага. Александр вдруг понял, что не боится такого одиночества. Наоборот, он стремится к нему. Потому что нет пути назад. Он больше не сможет быть там, где все это время существовал, не задумываясь о самых простых вещах. И не хочет быть там, где он сейчас идет медленно по потрескавшейся кромке дороги, потому что такое бытие не достойно человека в самой основе своей.