— Деньги, деньги, — тупо повторял тот, что стоял в середине.
Брам прислушался к его акценту. Араб. Шелковистые усики. Зрачки расширены — от возбуждения или наркотиков? Он выглядел несколько старше остальных, на вид — лет двадцати. Браму, современному, прогрессивному израильтянину, понимавшему, с какими социально-экономическими проблемами сталкиваются молодые израильские арабы, не хотелось его ненавидеть. Эти мальчишки понятия не имели о том, чем он занимался нынешним вечером. Он должен им все объяснить.
— Я хочу вам кое-что рассказать. — Голос его звучал спокойно и властно. У него был опыт бесед с молодежью, он умел управлять своим голосом. Ему всегда удавалось успокаивать возбужденных студентов во время лекций.
— Don't fuck with us,[10] — прошипел в ответ мальчишка, в глазах его плескалась бешеная ненависть, он явно получал удовольствие от насилия. — Отдай портфель.
Он протянул руку, но Брам сунул портфель между автомобилем и своей ногой.
— Деньги — пожалуйста, но в портфеле — моя работа, два года работы, касающейся…
Он не знал, как быть. В портфеле лежала рукопись, продолжение его исследований о бегстве и исчезновении палестинцев. В книге указывалось на то, что с предками этих мальчишек плохо обходились. И там была не только последняя распечатка, но и бесчисленные заметки от руки, делавшиеся им в течение целого года.
— Не отдашь портфель, мы тебя прирежем, ты этого хочешь?
Браму стало страшно, дыхание перехватило, сердце бешено заколотилось. А у мальчишки начался нервный тик: мышцы вокруг левого глаза пришли в движение, веко непроизвольно задергалось. Остальные глядели на Брама брезгливо, словно он был чудовищем, которое надо уничтожить, ядовитым гадом, которого надо раздавить.
Брам подумал, что не заслужил такого отвращения. Может быть, другие и заслужили, а он — нет. Правда, при его участии был убит палестинец, но то был вооруженный террорист, бандит, убивавший стариков поселенцев. Им надо было избрать другую жертву. Брам ни в чем не виноват перед ними.
— В этом портфеле — моя книга, — сказал он.
Горло у него пересохло, веки, как и у мальчишки, непроизвольно задергались (в китайских фильмах эта деталь отсутствует, но теперь-то он знал, что в смертельно опасных ситуациях люди яростно бросаются друг на друга, беспрестанно моргая).
— Речь в ней идет о тысяча девятьсот сорок восьмом годе, о Накбе[11] — я исследовал новые архивные материалы…
— Отдавай портфель, иначе подохнешь, — предупредил главарь.
— Можно я — по крайней мере — заберу рукопись?
В первое мгновение мальчишка не знал, как реагировать. Мысль о том, что кто-то в подобной ситуации может торговаться из-за пачки бумаги и готов за нее умереть, не укладывалась у него в голове, выводила из равновесия. Он взглянул на приятеля, стоявшего слева, тот неуверенно пожал плечами, и главарь повернулся к Браму:
— Забирай свое дерьмо, но портфель со всем остальным отдай.
— О'кей, о'кей, не нервничай. — Они дали ему несколько свободных секунд, и, получив отсрочку, Брам сразу успокоился.
Он уронил пиджак и щелкнул замочком портфеля.
— Пиджак мне тоже нравится, — прокомментировал его действия мальчишка.
Брам кивнул:
— О'кей. Теперь я достаю рукопись, договорились?
Мальчишки озирались по сторонам, оглядывая длинные ряды темных окон. «Операция», по их мнению, чересчур затянулась.
— Поторапливайся, отморозок.
Присев на корточки, Брам шарил в кармашках портфеля и думал: «Такое могло случиться только со мной: стоило принять решение остаться, чтобы тут же влипнуть в историю, какие случаются только с пьяными туристами, да и с ними не чаще чем раз в десять лет».
Нащупав то, что он искал, Брам поднялся, сжимая рукоятку Kel-Tec P-11,[12] небольшого 9-миллиметрового пистолета, который Рахель подарила ему, когда началась вторая интифада. Чтобы сделать ей приятное, Брам всегда носил пистолет с собой. Мальчишкам не понадобилось и трех секунд, чтобы оценить кардинальные перемены в ситуации с оружием; вероятно, они сообразили, что нападать с ножами было глупо. В этой стране, полной готовых к отпору солдат, для их целей необходим был, по крайней мере, гранатомет.