— Да, — пробормотал Карпухин. — Он, этот сыщик… действительно ничего не нашел?
— У него пока было мало времени… Но кое-что… Оказывается, Миша знал этого… электрика. С этим ничего не поделаешь, и это будет у обвинения одной из главных… ну, вы понимаете… Он приходил в школу несколько раз, Миша его пропускал, а потом, когда тот уходил, они довольно долго о чем-то разговаривали у школьных ворот. Одни говорят — мирно. Другие — что возбужденно, спорили о чем-то. Обвинение будет за это держаться.
— Да, — сказал Карпухин. — Это плохо. Может, они встречались и в другое время, и в другом месте?
— Это Ноам будет еще выяснять, но ему кажется, что таких встреч не было.
— Кажется? — с недоверием спросил Карпухин. Слово это в устах сыщика было совершенно неуместно. Либо у него есть информация, либо нет. Что значит — «кажется»?
— Он очень ответственный человек, — сказала Юля, сев за стол напротив Карпухина и глядя на него со странным выражением то ли недоверия, то ли желания понять, что перед ней за человек, какое отношение он имеет к ее свекру, и насколько ему вообще можно доверять. — Очень ответственный, — повторила она, и, приняв какое-то решение, продолжила: — Двое учеников сказали ему, что видели, как Миша и этот… сидели в кафе на углу Игаль Алон и Хаганы, это в двух кварталах от школы. Неизвестно, сказали ли они полицейским то же самое, они говорят, что нет, их не спрашивали. Но…
— Понимаю, — огорченно произнес Карпухин. Он не ощущал вкуса чая, пил что-то и что-то ел, думая совсем о другом. — Вы думаете, Юля, между ними действительно могло возникнуть… недоразумение?
— Вы не знаете Мишу, — устало сказала Юля. — Вы его совсем не знаете, иначе не говорили бы так. Он… Ну, во-первых, он плохо знает иврит, как он стал бы говорить с этим… — Карпухин отметил, что за все время разговора Юля так ни разу и не произнесла имени убитого. — Во-вторых, что между ними общего? О чем им разговаривать? И еще. Миша ни разу не говорил дома, что был в кафе… с кем бы то ни было. Он домосед, понимаете? Работа… Миша ее не любил, но нужно же было как-то зарабатывать, а для мужчины предпенсионного возраста, да еще без профессии…
— Без профессии, — повторил Карпухин.
— Конечно! — воскликнула Юля. — Кому здесь нужна его профессия?
— Извините, Юля, — сказал Карпухин, — но ваш свекор был в России одним из лучших специалистов по ракетным двигателям. Он работал в НПО «Энергия», а туда брали самых-самых.
— Послушайте, я же не отрицаю, что Миша гений! Но в Израиле нужны не гении, гениев тут своих хватает. Ну кто бы его взял в «Рафаэл» или «Таасия авирит», это смешно, там проверки аж до пятого колена, русских туда не берут, Миша бился-бился, его и слушать не стали, и это не дискриминация, как пишут русские газеты, это нормальная работа органов безопасности. Скажите, кто бы взял в ту же «Энергию» приехавшего из Штатов на ПМЖ гения, если бы о нем было известно, что он там работал на ЦРУ или имел с ЦРУ какие-то контакты перед отъездом?
— Вы хотите сказать… — начал Карпухин.
— Конечно! Когда мы уезжали, Мишу раза четыре вызывали на Лубянку, о чем-то с ним беседовали, он никогда не рассказывал… А здесь в аэропорту, когда мы только прилетели, всех мужчин… почему-то только мужчин, женщин не трогали… вызывали в какой-то кабинет и спрашивали, не имели ли они в России контактов с ФСБ, ГРУ и кем-то там еще, не знаю.
— И Михаил Янович сказал…
— Он же такой! Или молчит, как партизан, или говорит чистую правду и ничего, кроме правды. А сказать «нет», если на самом деле «да», он просто физически не в состоянии. Его спросили, и он сказал, что на такие вопросы отвечать не будет. Как вы думаете, после этого его могли взять на работу туда, где делают ракеты?
— М-да… — Карпухин передернул плечами. Получалось, что Гинзбург сам перекрыл себе все ходы-выходы, и в том, что ему так и не довелось увидеть вблизи старт израильской ракеты, мог винить только себя?
— Но ведь Миша… Михаил Янович не мог жить без… И он наверняка, если не в этом, как его… «Рафаэле»… так дома работал над своими идеями, верно?
— А что? — с вызовом сказала Юля. — Может, и работал.
— Послушайте, — примирительно произнес Карпухин. — Я не из ГРУ, не из ФСБ, я здесь не для того, чтобы… ну, я понимаю, о чем вы подумали.
Он достал из кармана помятый листок и положил на стол.
— Это, — сказал он, — передал мне сегодня Михаил Янович. Он не мог сделать это прямо, передал адвокату, но здесь стоит моя фамилия, видите? И Беринсон отдал листок мне.
Юля взяла бумагу в руки, приблизила к глазам («Неужели она так близорука? — подумал Карпухин. — Никогда не сказал бы»), прочитала столбики чисел, покачала головой, положила листок на стол и сказала:
— Думаете, шифр? Чепуха, Миша терпеть не может всякую конспирацию.
— Тем более, — кивнул Карпухин. — Я тоже думаю, что это не шифр. В голову приходит только одно: на его компьютере могут быть или директории с такими названиями, или…
— Иными словами, — оборвала его Юля, — вы хотите, чтобы я вам показала Мишин лэптоп и позволила там копаться, потому что Миша…
— Если бы это не было чрезвычайно важно, Михаил Янович не стал бы…
— А может, эти числа не имеют к Мишиному компьютеру никакого отношения?
— Не знаю, — терпеливо сказал Карпухин. — Как по-вашему, к чему это может относиться, если не к компьютерным данным?
Юля долго молчала, передвигала чашку с места на места, смотрела куда-то в сторону, Карпухин никак не мог поймать ее взгляд.
— Пойдемте, — сказала она, наконец. — Только быстрее. Маша может вернуться в любую минуту, и если она увидит, что мы… Для нее все, что делает Миша по его работе, — табу, так повелось еще с тех времен…
Карпухин встал и пошел следом за Юлей в одну из спален, дальнюю от гостиной, у Розы тоже были такие спальни, будто клетушки, в которые, кроме двуспальной кровати и шкафа, с трудом можно было запихнуть пару стульев или тумбочку. В комнате Гинзбурга, однако, места было побольше, потому что кровать оказалась односпальной, узкой, а шкаф — маленьким, на одного человека. «Странно, — подумал Карпухин, — они что, спят с женой в разных комнатах?» Правда, он тут же заметил, что кровать лишь выглядит односпальной, из-под нее можно было выдвинуть вторую такую же, Карпухин видел такие диваны, а кровать — впервые. Экономия места, да…
Задавать Юле неосторожные вопросы он не стал, присел на пластиковый стул у узкого письменного стола. Компьютера в комнате не было, Юля выдвинула нижний ящик и вытащила лэптоп. Раскрыв крышку, положила лэптоп на стол перед Карпухиным.
— Вот, — сказала она. — Честно говоря, я впервые взяла эту машинку в руки, Миша никому не позволяет… У нас с мужем свой компьютер, он в нашей комнате, но это, в основном, для Аркаши, там игры, Миша никогда им не пользовался…
— Да-да, — нетерпеливо сказал Карпухин и нажал на клавишу включения. Пошла программа загрузки, Юля отошла немного в сторону, чтобы видеть экран из-за его спины, она не собиралась оставлять его здесь одного.
На экране появилось светлое окошко с пустым полем и надписью на английском: «Введите личный код доступа».
— Ну вот, — сказала Юля из-за спины Карпухина. — Я же говорю, без Миши тут ничего не сделаешь.
Карпухин положил рядом с клавиатурой листок и аккуратно набрал число из левой верхней строчки. Несколько секунд ничего не происходило, и он подумал было, что…
Мысль утонула, не завершившись, экран мигнул, и одна за другой начали появляться иконки на фоне черного неба, далеких немигающих звезд и летевшего в даль фотонного звездолета, похожего на тот, что много лет назад Карпухин видел на картинке-иллюстрации к первой книге братьев Стругацких «Страна багровых туч». Почему-то всплыли в памяти стихотворные строчки, которые, как ему казалось, он давно забыл, хотя в детстве повторял много раз, будто волшебное заклинание:
«Ты слышишь суровый напев кабестана?
Не слышишь? Ну что ж, не беда.
Уходят из гавани дети тумана.
Вернутся не скоро. Когда?»