… Как во время восточного нового года мы с папой по традиции смотрели японский фильм "Теккен: кровная месть". Чудесный фильм — в нем одновременно столько и героики, и кавая! Само собой, нам больше всего нравилась там робот Алиса Босконович. В ее теле спрятано множество разного оружия, и даже крылья, но дело не в этом, а в том, что как человек, она даже совершеннее меня. Прикольно, да — робот лучше робота, как человек! Ну, то есть, я хочу сказать, что у нее больше человеческих функций — она может поглощать человеческую пищу и даже плакать. А мне всего этого папа намеренно не сделал. Насчет пищи он говорил, что ему всегда казалось, будто возвышенные девчонки не должны питаться грубой земной пищей, а должны именно так, как у меня — только солнечным светом. Ну а о слезах вы уже знаете.
… Как вечерами, когда папа заканчивал писать, мы садились рядом за стол и раскрывали толстенные учебники и словари, а так же диковинные книжки. Папа питал страсть к самым замысловатым языкам — хинди, гуджарати, телугу, бирманскому, тайскому, амхарскому, чероки. Мы то с трудом разыскивали в словаре незнакомые слова, упорядоченные по непривычному пятидесятизнаковому алфавиту, то по очереди набрасывали в ноутбуке подстрочник перевода, который папа назавтра редактировал. А на начальном этапе для тренировки выводили карандашом на бумаге причудливые слоговые буквы. Пока не выучили ни одного слова, писали обычные русские фразы. Например, папа выводил индийскими слогами: "Слышу голос из Прекрасного Далёка". И я, кое-как разобрав это, продолжала: "Голос утренний в серебряной росе". Он снова подхватывал: "Слышу голос, и манящая дорога"… И так весь вечер.
Почему именно на этой песне мы оттачивали знания? Не только потому, что папа мой — старый алисоман, начиная с восьми лет, но и потому, что песня эта звучит в каждом уголке мира, точно так же, как "Катюша", "Смуглянка" или "Белла, чао". Именно она звучала на баррикадах, когда в той или иной стране люди брались за оружие и добивали остатки капитализма, вешали олигархов и коррупционеров, раздавали награбленное ими добро бедным. Особенно запомнилось, кстати, как из этого самого "Далёка" папа сделал целую мини-оперу, запустив туда героев сериала "Star Trek". С этим номером мы даже выступали на публике, во время папиных встреч с читателями. Папа пел за троих персонажей. Начинал Уорф: "Слышу голос из военного далёка". Потом Спок: "из логичного далёка". А потом какой-то безымянный ференги: "из торгового далёка". И Алиса решала с кем из них землянам идти на контакт. Уорфа она выбирала верным братом, Спока — мудрым дядей, а ференги с позором изгонялся. Алису приходилось озвучивать конечно мне, и я не перевоплощалась для этого номера, хотя всю жизнь была блондинкой. Ведь папа строго придерживался правила, что подлинная Алиса выглядит такой, какой впервые воплотилась на книжной обложке и экране, в виде мультяшки, а там она светловолосая.
Или вспоминается, как мы просто читали при свете лампы. Папа, чаще всего, лежа на диване, штудировал что-то по французской истории. Я же, сидя в кресле и поджав под себя ноги, проглатывала старинные оригинальные тома Жюля Верна, Буссенара, или Сальгари, которых, впрочем, папа тоже обожал.
Вы спросите, какие учебники? Вам, наверное, кажется, что робот обязательно должен знать и уметь все на свете. Но нас, детей-роботов, специально программировали и конструировали такими, чтобы мы не отличались от обычных детей. И когда я говорю, что проглатывала книги, это означает, что я читала со скоростью, максимальной для человека, необученного скорочтению. Это ограничение специально запрограммировано для чтения художественной литературы. Ну а учебники приходилось проходить наравне с папой.
Папа пытался сделать из меня идеального переводчика, надеясь на мое логическое мышление. Ведь даже среди книг на банальном английском, которые он переводил, попадались порою такие, которые смотрелись так, будто были написаны на совершенно незнакомом языке. Видишь, что все слова знакомые, а понять ничего не можешь.
Или вот вспомилось, как папа повторял, ероша мои короткие светлые волосы:
— Эх, Юрка-Юрка, почему только у меня с детства не было такой сестры, как ты?
Я молчала, потому, что во мне заложено понятие о том, что такое риторические вопросы, междометия или ругательства. Да, видимо, я действительно очень совершенный робот. А папа продолжал:
— Я шел к тебе всю жизнь, дочка. Ты моя единственная радость. И я знаю, что ты никогда не предашь меня.
— Не предам, папа, — соглашалась я, ощущая искренность своих слов. И программа тут вовсе не причем.
Кто-то у него все-таки был. Не совсем сестра, а как бы предчувствие сестры, что ли. Как-то я нашла в шкафу видеокассету, да-да еще кассету, а не диск. Папа вообще любил технику отдаленных времен. В нашем доме есть отдельная комната, где стоят видеомагнитофон, несколько аудиомагнитофонов, кассетных и даже катушечных, ламповый радиоприемник, проигрыватель с кучей виниловых и даже шеллачных пластинок, два диапроектора разной конструкции и печатная машинка… Так вот, на той кассете была девчонка очень похожая на меня, даже в такой же тельняшке, как я ношу дома. Я не стала ни о чем спрашивать, сообразив, что она, наверное, и послужила моделью для моего облика. Наклейка на кассете была сильно засалена, видимо, папа раньше смотрел ее очень часто. А когда появилась я, необходимость в ней отпала.
Вообще, в этой комнате у нас настоящий музей. Там не только старая техника, а как будто уголок папиной молодости. По стенам висят красные флаги и вымпелы победителей соцсоревнования. На столе примостился старый школьный глобус. Над столом простирается политическая карта мира с цельными СССР, Чехословакией и Югославий, но раздвоенной Германией. Тут и там засушенные цветы в кефирных бутылках вместо ваз. В углу — фотолаборатория с кюветами, щипцами, красным фонарем и громоздким, в пол моего роста увеличителем. Там же несколько пленочных фотоаппаратов, от трофейной немецкой "Практики" до навороченного "Эликона". А вот военный уголок — пара армейских противогазов, солдатская фляга, россыпь гильз разного калибра, по которым так сходили с ума мальчишки всех времен…
А на самом видном месте стоят два манекена в школьной форме конца двадцатого века. Мальчик и девочка. Причем форма на них самая настоящая — от алюминиевых пуговиц до алых галстуков. Папа умудрился раздобыть все это, чтобы нарядить своих пионеров подобающим образом. Ведь это не просто мальчик и девочка. Это Коля и Алиса, еще задолго до папиного рождения, ставшие всемирно любимыми персонажами, примерно, как Кай и Герда. Причем, Алиса здесь из второй редакции "Гостьи из будущего". Эта версия вышла в середине двадцать первого века. В основе ее лежит все тот же старый добрый фильм, в котором не стали ничего менять, кроме того, что с помощью компьютерных технологий лицо и волосы Алисы сделали точно такими же, как в самом первом мультфильме о ней, но, конечно, совершенно реалистичными. Ее реплики переписали голосом из того же мультфильма, смоделированным программой. Ну и вместо дурацкого красного платья, портившего фильм, появился мужественный комбинезончик, опять же, как в мультфильме. Все это сделали для того, чтобы навсегда утвердить единый канонический образ Алисы. Ведь есть же, например, канонический образ Карслсона, или Пеппи, который никто не посмеет менять, Вот и здесь общенародным голосованием приняли подобное решение. Обновленный фильм сперва стали крутить не по телику, а в кинотеатрах, и кассовый сбор стал просто ошеломляющим, как в доинтеренетовскую эпоху. Если первый вариант покорил только детвору, то по второму уже сходили с ума буквально все — и стар и мал, и простые зрители, и кинокритики. Но теперь, благодаря рисунку, уже не было миллионов разбитых сердец. Мой папа говорил, что таким образом с фильма сняли заклятие, которое наложили на него авторы, неосмотрительно вставив туда имя Вертер, которое, как известно, ранее принадлежало юноше, покончившему с собой от несчастной любви.
Оба манекена появились в доме раньше меня и я не видела, как их создавали, но папа рассказал мне, что над ними трудились те же мастера, что потом стали создавать нас, детей-роботов. Получились настоящие шедевры, прямо как живые.