Шагах в тридцати от них, Савушкин и Котелков тоже глядели с обрыва на реку, но говорили о другом (Баринов, обсудив какую-то техническую мелочь и отпустив пяток шуточек вернулся доедать раков). Они спустились по тропинке на несколько метров вниз, поэтому, даже среди тихой ночи, их разговор никому не был слышен.
- Миша, такой разговор возможен только под пиво. Я все про наш недавний разговор. Скажи мне правду, ты можешь победить?
- Это ты меня под пиво спрашиваешь? - ответил Котелков. - Думаешь, я выпил достаточно для ответа? Хорошо, отвечу. Победить могу. Но для этого придется выложиться всем. И моим людям, и твоим. А тебе - больше всех. Сейчас ты не кандидат. Ты - хороший менеджер, способный управлять крупной фирмой. Городом, таким как Ирхайск, ты управлять можешь тоже. Но избиратели этого не знают и ты должен убедить их за полтора месяца.
- Ты должен мне помочь, - сказал Савушкин. - Посмотри, - он указал вниз, - вот мой город. Я здесь родился. А теперь езжу по городу как босс какой-то мафии в Майями - с охраной и непременно с личным адвокатом. Я хочу навести здесь порядок. Уже дал себе слово: если проиграю выборы - уйду отсюда. Может лет на десять, может - навсегда. Производство продам, оно без меня, надеюсь, не развалится. Просто, если такой кретин, как Назаренко, нужнее людям, чем я, тогда мне делать нечего.
- Знаешь, - просто сказал Котелков, - пошли пиво пить. Думаю, мы победим.
Часть II
Глава 1. (восьмая неделя)
Голландец под Смоленском. Чем платят? Луком и дровами. Битый бультерьер и футурологическая лекция. Мейл Гиббсон против Тони Блэра XIII века. Интеллигенцию - на поводок! Пусть лучше пьет, чем агитирует. Экстрим по нижегородски. На горизонте - двойник. "Я очень люблю шоколадные конфеты". "Я поступил, как все плохие мужья". Кучи злата.
- Как ты, Арнольд?
- .... Карошо!
Голландцы вообще вежливый народ, даром, что язык у них по природе своей грубоватый, но Арнольду ван Вюстенбергу действительно было хорошо. Выживание редко переходит в удовольствие; с Арнольдом именно это и случилось. В первый день, проведенный в деревне Еберище, он пытался ответить на самые незамысловатые вопросы, так часто преследующие путешественников всех эпох и народов: как местные жители добывают пищу, где у них вода, как они справляют естественные потребности - впрочем, иногда прорывался дополнительный вопрос: а не шутка ли все это, причем шутка, организованная специально для него. Пусть его русский друг, заманивший своего голландского коллегу в родную смоленскую деревню, и уверял его, что деревня Еберище не менее почтенна возрастом, чем город Аахен, Арнольд все равно не верил.
С русским философом Сергеем Гречиным, русист Арнольд познакомился четыре года назад, в Москве. С той поры они встречались и в Москве, и в Амстердаме, переписывали по инету, а сейчас Сергей привез своего друга в родную деревню, в шестидесяти километрах от Смоленска и десяти от автотрассы номер 1.
Голландцу оказалось не просто поверить, что всего в девяти милях отсюда дорога, по которой Наполеон шел на Москву и обратно. До самого Еберище доехать они так и не смогли; в ближайшем селе оставили "Ниву" у хорошего знакомого, за минимальную мзду наняли трактор и преодолели на нем оставшиеся пять километров. Голландец в недоумении смотрел на единственную деревенскую улицу, на избы, нечиненые с военных времен и на немногочисленных местных жителей, которые глазели на Арнольда с не меньшим удивлением. Единственный вопрос, которые соседи сразу же задали Сергею - не немец ли его гость? Узнав что нет, безусловно обрадовались и несчастный стал жертвой гостеприимства. Гречин с самого начала честно предупредил голландца: привезенных трех бутылок не хватит, и пить придется то, что и местные. Как местные все это пьют и до сих пор живы, Арнольд не понял, сколько не ломал над этим с утра свою больную голову.
Днем, чтобы помочь несчастному придти в себя, Гречин его купаться на речку. Голландец частично вернулся к жизни; между тем соседка бабушка Люба истопила баньку (похмельный Гречин поправил утром себя тем, что натаскал воды и дров). Одного часа в бане, Арнольду хватило, чтобы понять, как хорош крепкий пар, особенно если ты смог найти в его клубах дорогу в предбанник, а оттуда на скамейку, поросшую крапивой.
Солнышко шло на убыль, Арнольд потягивал родной пиво "Хольстен" и думал о том, как хорош этот мир. Он уже знал, и как здесь люди умываются, и куда ходят в туалет, и как защищаются от комаров; ему казалось, еще немного и он поймет всю жизнь вообще. Однако некоторые вопросы оставались.
- Сергей, скажи, это правда, ты сдесь родился?
- Я же тебе говорил, (англ) в том доме.
- Я помню. Говори по-русски, у тебя получается лучше.
- Родился я в районной больнице, здесь жил до шести лет. Потом очень болел, меня повезли в город. Так? Понятно? В Смоленске мне сделали операцию, я остался там у тети. Я хотел поступить в Смоленский педагогический институт на факультет этнографии - я хотел изучать народы Полинезии, но мне сказали, что после института придется пойти учителем в Глинковский район - Глинка, композитор. Я поехал в Москву, там работал на заводе, хотел попасть в университет на Философский факультет, но во время экзамена много пил, как мы вчера с тобой и не прошел. Я служил в армии, а потом опять подал документы и поступил на Философский... О черт!
Вовремя упомянутый Глинка проявил себя интерпретацией хора "Славься", доносившейся из предбанника. Матерясь, абсолютно голый Гречин, не тратя время на поиск тропки, прорвался как кабан через крапиву и добежал до дома. Звонивший был настойчив - Глинка играл опять и опять.
- Алло. О, привет. Где? В бане. Спасибо. Что? Где? Когда? А нельзя?... Ладно, позвоню из Смоленска. Пока.
От избы Гречин возвращался уже по тропинке, обходя жгучие стебли.
- Что такое Сергей? Это беда?
- Это радость, что ее! Утром был безработный, послезавтра должен быть в Ирхайске. Извини, Арнольд, утром в путь. Надо еще раз в баньку.
- Ирхайск? Это где?
- Арнольд, это - Сибирь. Там очень хорошо, лучше чем здесь. Пошли в баню, я расскажу тебе про Байкал.
* * *
- Газет у нас всего три и, разумеется, их не читают. Если и покупают, то ради программки. Три года назад типография сама, по своей инициативе, собрала коллектив и стала печатать телепрограмму, со всеми анонсами и интервью, взятыми из интернета. Но допустила серьезный просчет: назначили такую отпускную цену, что меньше, чем за четыре рубля ее продать было невозможно. Поэтому газеты, по два пятьдесят, с программками, живут и здравствуют. Казалось бы, снизь цену, хотя бы до трех рублей в месяц и за полгода конкурентов не останется. Нет, эта здравая мысль в голову так и не пришла. Вот еще вам один штришок к бизнес-портрету нашего городка.