— Что он решил?
— А мы решили, что его банда должна по-прежнему исполнять приказы Батьки — ловить агитаторов, отбирать у них газеты, буклеты, бланки, все свозить в свой штаб. Эту продукцию будем сами давать Никитину — пусть возит, показывает Батьке. Главное, не забыть увеличить тиражи. Если же Батька надумает установить свой контроль, так можно агитаторам давать все в двойном количестве. Половину отдал бандиту у подъезда и спокойно иди, работай. И все довольны, особенно мы.
— Это хорошо.
— Но так можно только в зоне ответственности Никитина — в Центральном районе. Слобода — непробиваема, там заводская охрана.
— Будем решать проблему. А пока, сообщаю новость. Я тоже тут провел тайные переговоры, с Белочкиной. Она сама теперь не уверена, что Батька победит. Но ей дан однозначный приказ — обеспечить перевес. Она сказал мне так: будет разница в один-два процента, это вас не спасет. В три процента — не знаю. А если четыре, тем более пять, тут я уже покрывать разницу не буду.
— Так все же четыре или пять?
— Она сама это вряд ли знает и вряд ли будет знать до подсчета голосов. Все зависит, с какой силой ее будут прогибать. И кто это будет делать.
Дожди в Ирхайске начались внезапно. Тучи, несколько дней висевшие над городом, внезапно пролились, сначала по каплям, но после полудня лило уже вовсю.
Дождь пусть и не сорвал встречу, назначенную на три часа, но серьезно сократил присутствие электората. Должно было придти сотни полторы, две жильцов четвертого микрорайона, что на стыке Центрального и Ленинского. Как на зло, встречу назначили под открытым небом, у кинотеатра. Естественно, собралось лишь тридцать граждан, которые почти все разместились под зонтиками летнего кафе — хозяин не возражал.
Савушкин, понимая, что людей держать под дождем долго нельзя, приехал за три минуты до назначенного срока. Начался разговор на повышенных тонах — говорить тихо не позвТанял дождик. Как всегда, короткое вступление, разработанное Гречиным и написанное Толиком, потом — ответы на вопросы.
Однако отработанный сценарий был нарушен. От грибка, стоящего в глубине, отделилось семь-восемь человек, в основном пожилых женщин. Над группой поднялись плакаты: «Руки прочь от стариков!» и «Нам не нужен Пиночет!». Видимо, опасаясь, что оратор не увидит лозунги, пикет начал их громко скандировать.
— Иван, — сказала Елкова, — не обращай внимания.
— Как не обращай, — резко ответил Савушкин, — из-за них меня не слышно. Сейчас узнаю, что им нужно.
Савушкин направился к пикету. Инка не смогла его удержать и лишь шепнула что-то одному из охранников, тот пошел следом, догоняя напарника, который держался на полкорпуса слева от объекта.
Когда до пикета осталось два шага, он расступился и в центре оказалась бабка в платочке в горошек.
— Бей фашистов, — крикнула она и в упор кинула в Савушкина яйцом. Оно попало прямо в лоб, заливая лицо желтком.
По инерции Савушкин сделал еще шаг вперед и тут бабка схватила второе яйцо, намереваясь то ли швырнуть его, то ли ударить. Савушкин выкинул руку вперед, бабка с визгом повалилась на газон.
— Ой, спасите, — раздалось рядом. — Людей убивают!
— Камера, — четко крикнула стоящая рядом Елкова. Охранник, которому она дала указание, одним движение сорвал пиджак с плеч и набросил его на телекамеру, снимавшую происходящее.
— Яйцо хотя бы было свежим?
— Да. Тухлое они не нашли. А все остальное очень плохо. Информация уже попала в областное агентство. Было сообщение по проводному радио: кандидат на пост мэра Иван Савушкин избил пенсионерку Катерину Борисовну. Радио для нас ничего не значит, его тут почти не слушают. Но надо ждать телепередачи, тут они раскрутят по полной.
Работа если не остановилась, то не клеилась. Телевизор был включен и, разумеется, на местный канал. Все бродили по штабу, и только несчастный Олег строчил листовки в писательской комнате.
Основную активность проявил Толик. Он обзванивал всех знакомых журналистов, требуя, чтобы они, в свою очередь, как можно скорее связались со своими знакомыми, и вышли на работников телеканала. После очередного звонка он обернулся к коллегам.
— Так. Наша любительница яиц — Катерина Борисовна Лукейко. Ее недавно привезли в студию, записали интервью Перед этим нанесли макияж. Пока изменений в сетку передач не внесли, значит, еще не решили когда давать.
Зазвонил мобильник Гулина. Тот отошел, поговорил, вернулся.
— Новые данные. Звонила моя агитаторша, дежурный врач в больнице. Час назад туда эту Катерину Борисовну привезли, но она, даже не зная про эту провокацию, отказалась регистрировать телесные повреждения, по причине стопроцентного отсутствия. Ее еще удивило — привезли два настоящих братка, ругались, требовали. В другом случае, может быть и продавили бы, но наш врач, Елена Николаевна, осмелела уже, она ведь на агитационной работе. Отказалась. Слышала, когда братки с этой теткой уходили, один матюгнулся и сказал: «Не догадались ее об угол приложить, чтобы было видно».
— Нечего радоваться, — заметил Куклинс. — Вполне могут так и сделать, а потом поехать в другой травмпункт. Что ж, будем отыгрывать. Толик, написал заявление о провокации?
Толик, оторванный на полчаса от народной программы, уже написал заявление, причем в двух вариантах: мягком и жестком.
В комнату вошел Игорь Вилорович. То ли он долго стоял под дождем, то ли дождь усилился — с его костюма текло как с водосточной трубы. Его лицо без особого преувеличения можно было назвать убитым; Куклинс, вглядевшись в него, вспомнил, что этот человек когда-то дал погибнуть собственному предприятию.
— Чего еще стряслось, Игорь Вилорович? — спросил он.
— Иван Дмитриевич на встречу не поехал. Вернулся в офис, заперся, никого видеть не хочет. Ваш Котелков сидит в приемной, а он его не пускает. Говорит — разрываю контракт!
Все на несколько секунд замолчали. Возможно, из этого состояния их вывел отчаянный стук Олеговых клавиш в соседней комнате.
— Разрывает или разорвал, — спросил Куклинс.
— Сказал, что разрывает, — мертвым голосом ответил Гордеев.
— Ну, разрывает — не разорвал. Значит работаем. Игорь Вилорович, вспомните, кто из нашей службы безопасности отвечает за связь с милицией. Это всего лишь информационная работа.
— Ну, давай заходи, не сиди как нищий у храма.
— Успокоился?
Вместо ответа, Савушкин показал Котелкову второй спецвыпуск.
— Вот, смотри…
— В чем проблема?
— «Встретился с Мариной»… «Решил связать с ней жизнь»… Это же моя первая жена. Было же по-русски сказано — о ней не слова! Почему такое прошло. Почему ваши ТАКОЕ пропустили? Теперь они меня и этим будут гасить!
— Наша вина, не спорю, — спокойно, почти беспечно сказал Котелков. Все ошибаются. — Кстати, а что это за история с китайцами?
— Какими китайцами?!
— О которых ты упомянул на одной из встреч. Пиночета тебе зря навязали, я проверил, а вот насчет опыта Китая у тебя была одна оговорка, насчет того, как там все пенсии отменили. «Уж не знаю, назвать ли это положительным опытом китайских реформаторов или нет». Я это к тому говорю, что ошибаются все.
Савушкин его не слушал. Он принял и явно не мало. Он просто орал.
— Во что ты меня втравил? Почему меня не послушался? Была бы чистая кампания, ничего бы этого не было. А теперь меня просто в г.вне искупают. А тут еще эта баба!
— Иван Дмитрич, — столь же спокойно сказал Котелков, — но бабе ты сам двинул по мордасам. Или нет?
Вот тут Савушкин сорвался по полной.
— А где были твои аналитики?! Почему не предупредили? — («предупреждали», — вставил Котелков). — Вы меня подставили! Вы! Видел ваши замеры — где мой рейтинг?! На вас все деньги потрачу и весь город ржать будет.
— Иван Дмитрич…
— Все! Вон! Разрываю контракт!
Котелков вошел в штаб привычной, уверенной походкой. Там были те же, только еще Любовь Ивановна.
— Что там стряслось? — подскочила Елкова.