— Кариффу ко мне, — услышала его голос уже из гостиной, — немедленно.
Через некоторое время в спальне появилась наставница. Подошла, внимательно заглянула в лицо.
— Ты понимаешь, что делаешь, Кателлина?
— Да.
— Что ж, — старуха придвинулась ближе, раскрыла ладонь, на которой лежала памятная с прошлого раза маленькая бутылочка, — Гарард оставил мне нужное снадобье. На всякий случай. Принимать собираешься?
— Нет!
— Понятно. Саварду я скажу, что ты все выпила. Остальное только от тебя зависит. Удачи, Кэти.
Кариффа сжала пальцы, пряча флакончик, и вышла. Дверь мягко закрылась, чтобы почти сразу же отвориться вновь, и у меня замерло сердце.
Несколько бесконечных мгновений мы просто смотрели друг на друга, пока с моих губ не слетел то ли стон, то ли шепот:
— Савард…
И сиятельный сорвался…
Мы исступленно целовались, забыв обо всем на свете. Он что-то говорил, коротко, бессвязно, я отвечала чуть слышными всхлипами. Потом меня подхватили на руки и понесли на кровать.
Шорох снимаемой рубашки… Брюк… Я, кажется, уже ненавидела того, кто вообще придумал одежду.
— Савард…
Между ударами пульса — мучительная пауза.
— Я здесь, девочка.
Горячая ладонь нетерпеливо заскользила по моему обнаженному бедру. С наслаждением запустила пальцы в жесткие волосы, всей своей наготой осязая прикосновение возбужденного мужского тела. Доля секунды, потребовавшаяся Саварду, чтобы войти, была томительно долгой. А потом… Я выгнулась навстречу, принимая, каждой клеточкой ощущая его внутри. Мы оба замерли.
На миг…
На вечность…
Затем он начал двигаться, и я потерялась, перестала быть. Падала, взлетала, парила вне времени и пространства.
Наши тела переплетались, срастались друг с другом — грудью, бедрами, каждым сантиметром кожи. Я забирала его выдох и отдавала свое дыхание. А сердца одновременно останавливались и снова бились — отчаянно, как в последний раз.
Кажется, я что-то кричала-шептала, о чем-то молила, инстинктивно вцепившись в блестящие от пота широкие смуглые плечи. Билась в исступлении, пока по телу до самых пальчиков ног не прокатилась обжигающая волна.
Сиятельный застонал, хрипло, сдавленно. Приникла к его губам, сцеловывая желанный звук. Сладкий, как мед. Важный, как жизнь. А потом Савард без сил рухнул на меня.
Я лежала, до краев наполненная блаженством, и тихо улыбалась, чувствуя его тяжесть, биение пульса, вкус кожи на своих губах. Слушая тихое:
— Ты мой яд, Кэти… Огонь чресел… Кровь, кипящая в моих жилах… Я отдал бы все, чтобы это никогда не кончалось…
Мир вернулся к нам обоим позже. Гораздо позже.
Просыпалась постепенно, с ощущением приятной легкости во всем теле. Сладко потянулась, чувствуя себя прекрасно выспавшейся, неприлично бодрой и удивительно счастливой. Выныривать из забытья в унылую утреннюю реальность отчаянно не хотелось. Особенно после тех дивных грез, что привиделись совсем недавно. Но все вокруг потихоньку оживало, появлялись звуки, запахи, и я со вздохом сожаления медленно приоткрыла веки, чтобы встретиться глазами с сидящей у стола Кариффой.
Поймав мой взгляд, старуха приложила к губам палец, быстро сжала в кулак правую руку и что-то беззвучно прошептала. По комнате пронесся тонкий звук, как будто где-то вдалеке тихо-тихо зазвенели маленькие колокольчики.
— Полог тишины, — пояснила женщина. — Часто использовать нельзя — заметят. Но сейчас нам надо поговорить. — Она поднялась с кресла, как всегда величественная и бесстрастная. — Доброе утро, Кателлина.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя и вспомнить: это вовсе не сон и сиятельный действительно приходил ко мне ночью.
— Доброе, наставница. А где Савард?
Если она сейчас скажет, что он, довольный и умиротворенный, отбыл рано утром в неизвестном направлении, я… А собственно, что я могу сделать? Молча обидеться? Глупо, а главное, абсолютно бесполезно.
— Господин ушел. — Старуха бросила на меня задумчивый взгляд. — Надо полагать, к императору. Настроен он, по крайней мере, был очень решительно.
— Сказал, когда вернется?
— Зачем?
Действительно, зачем возвращаться к той, которую еще несколько часов назад безоглядно, пылко любил? Был нежен и щедр на ласки, шептал признания, полные безудержной страсти, предугадывал любое, самое сокровенное желание?
Видимо, на моем лице отразились какие-то чувства — удивление, смятение, неприятие…