— Давненько уже не проводился у нас Тур’шернар… Лет семьдесят наверное… Последний как раз из-за моей матери. Красивая была женщина, из расы уйримов… Тогда восемь туров бились за нее — все полегли, кроме отца. Ну, иначе и быть не могло…
Я представляю на месте двоих целую толпу, и мне становится дурно.
— Он… он правда победит?
— Конечно, милая. Маршаллех опытный воин. Эти двое еще сосали мать, когда он уже взял в руки ярган. У них даже вдвоем нет шансов. Ну, раз все собрались…
Дор Шаррах поднимается — и возбужденный гул стихает. Становится так тихо, что один только ветер в древесных кронах слышен да скрип их стволов. Я едва слышу даже это — так в ушах шумит кровь.
Старый тур выходит на площадку под палящий свет и становится между Маром и его противниками. Те в руках держат точно такие же лезвия и выглядят как братья-близнецы… они что… и правда будут двое на одного?..
— Зачем вы пришли на плато? — голос старого тура звучит как горн, низко и грозно.
— За правом на Шер-аланах, — нестройно отвечают те двое. Мар молчит, пока дор Шаррах не поворачивается к нему.
— Стоять за Шер-аланах.
— Что вы принесли с собой?
— Свой ярган и свою ярость.
— Свой ярган и свою силу, — ответы Мара отличаются, но никого это не беспокоит.
— С чем вы уйдете отсюда?
— Со смертью или Шер-аланах.
— Со своей Шер-аланах.
Дор Шаррах кивает и поднимает ладонь к небу.
— Тогда быть Тур’шернар, и Шерхентас ему свидетель.
Он отступает… туры поднимают оружие… двое на одного, черт возьми, все-таки двое на одного!.. так что, можно?!
— Тише, девочка. Не бойся. Просто смотри.
Как я могу не бояться…
… Ведь чудовищные лезвия в руках туров превращаются будто в бумажные — так легко и быстро они движутся… Я едва вижу движение, а его уже смещает следующее через одно. Один за другим они наносят удары, с двух сторон, Мар парирует, пинком отправляет одного на каменистую россыпь… спустя мгновение тот подскакивает и снова нападает сбоку… они кружат вокруг него, как волки вокруг медведя, быстрые, свирепые — но Мар быстрее.
Первая кровь проливается меньше чем через минуту. Один из противников начинает прихрамывать, становится медленнее, и Мар этим тут же пользуется — отражая атаку одного и отбрасывая его в сторону, одним взмахом рассекает туловище второго поперек. Он замирает… темная полоса по телу его ширится, расползается… он шатается и падает лицом в камни — чтобы больше уже не подняться… У меня на мгновение немеют руки и стопы.
Так… быстро…
Второй оказывается проворнее и не подставляется долго, держит дистанцию, пробуя её короткими выпадами… Один из них все же достигает цели — и на боку у Мара появляется темный росчерк. Меня мутит и душит одновременно, глаза слезятся — каждое движение, каждый взмах и разворот словно проходят сквозь меня, словно я стала землей, на которой они бьются, воздухом, которым они дышат… Течет черная кровь по боку у Мара, заливает бедро, но медленнее он не становится, он достает противника раз, второй, третий… тот уже не может уклоняться так ловко, он пропускает все больше и больше и наконец роняет ярган после того, как лезвие Мара обрывает сухожилия у него на руке.
Застывают туры, застывает земля и небо.
Противник Мара улыбается сквозь заливающую лицо его черную кровь.
— Дор… не медли…
Мар поднимает ярган… он же не может уже сражаться… зачем его добивать?.. Зачем…
Короткий взмах — и тело медленно оседает на камни. Тянется кровь с потемневшего лезвия.
Бой окончен.
Я тупо смотрю на тягучие капли-нити… Дор Шаррах поднимается, идет на площадку… что-то говорит Мару… Тот ищет глазами меня и находит.
Все… закончилось? Правда?..
Я пытаюсь улыбнуться, когда звучит голос — раскатом по всему плато.
— А со мной поборешься… Мар?
Лицо тура страшно искажается, когда он поднимает голову. Я оборачиваюсь — по камням с оружием в руках спускается… Раш’ар, кажется?.. тот его друг, которого я надеялась больше никогда не увидеть. Он спускается по камням, и лицо Мара похоже на эти камни — темное и неподвижное.
— Раш… — шипит-свистит его горло.
Проходя мимо меня, тот улыбается — как будто виновато — и произносит:
— Прости. С этим невозможно бороться, — и выходит на площадку. На голой спине его я вижу паутину черных вен — такую же, как и у Мара.
Тот быстро берет себя в руки, его лицо больше не выражает ничего. Он поднимает опущенный было ярган и кивает старому туру, не отрывая глаз от нового противника. Дор Шаррах медлит, но все же сквозь заминку задает все те же вопросы, а я едва слышу ответы: от отчаяния в голове пульсирует. Что происходит? Что, мать твою, тут происходит?! Они же друзья… вроде бы… как они могут… как они могут… И главное — из-за чего?.. В животе сворачивается гадюка, жалящая внутренности. Если бы я знала… если бы только знала…