Звон лезвий высекает искры у меня в голове, от них тлеет внутри, опаляя жаром и сжирая в легких кислород. Этот поединок в сравнение не идет с предыдущим — они вламываются друг в друга, отлетают и спаиваются снова, обмениваются удар за ударом, чередуя взмахи клинков и рук, мгновенно меняя плоскость… крошится камень под босыми ногами, дыбится утолщенный хребет, слышен не то рык, не то вой… Меня тянут за плечо наверх, выше, я не двигаюсь с места, я не могу отвести глаз от урагана гнева и боли, что с каждой секундой, с каждым ударом становится все свирепее…
В какой-то миг они разлетаются снова, застывают тяжело дышащие — и у меня рушится все внутри. На груди Мара — перекрещенное, темное, тягучее… Он прерывисто дышит, не сводит глаз с противника, и глаза эти страшнее чем раны на груди. Он перехватывает лезвие поудобнее… бросается вперед — и почти сразу пропускает удар рукоятью в висок. В ушах у меня — гул, гомон, звон, в груди — черная голодная бездна распахнула пасть.
Он не может проиграть. Он же обещал… обещал мне… говорил поверить в него, и я поверила… я должна верить в него… я должна смотреть… я не могу отвернуться… я не могу…
Что я могу?
Бой возобновляется — и перевес в сторону Раш’ара становится очевидным настолько, что даже мне, не успевающей за половиной движений, это понятно.
Что… я могу сделать?
Только смотреть? Только верить в него? И все?
Раш’ар пропускает в плечо, теряет равновесие, но быстро восстанавливается — и вот уже Мар прячет за спину левую руку.
Только смотреть и верить? Разве для этого я выбирала его?
Нет.
— Остановите бой.
Дор Шаррах, напряженно следящий за схваткой, поворачивается ко мне не сразу.
— Что?..
— Остановите этот чертов бой!.. Вы же можете его остановить?!
— Да, но причина…
— Есть причина.
Старый тур смотрит пристально — что смотришь, останови их уже! — а потом поднимается с места и выкрикивает:
— Шер’ра-тарух! Остановитесь сейчас же!
Оба тура замирают, поворачиваются в нашу сторону… Поворачивается на меня и дор Шаррах с нечитаемым лицом… я чувствую взгляды сотни зрителей, они ползут по коже, как орда насекомых.
Я втягиваю воздух… только бы голос не задрожал… только бы не сорвался… только бы оказался достаточно громким…
— Право на круг! Я требую… право на круг!
… потому что такие вещи нельзя говорить тихо.
Старый тур выдыхает удивленно, обводит меня взглядом… а потом поворачивается к толпе и зычно выкрикивает:
— Шер’ра шан’тарнум!
Гомон катится по скалам, как морской прибой. Я не смотрю на Мара — я не выдержу его взгляд. Он обжигает лицо, обжигает тело… если взгляну — расплавлюсь к чертовой матери.
— Этого… достаточно?
Дор Шаррах медленно кивает.
— Вполне.
Меня трясет с ног до головы, и я почти падаю на камни и наконец нахожу в себе смелость посмотреть на Мара. Тот стоит, весь залитый кровью… его противник ранен тоже, но далеко не так серьезно… Мар стоит и смотрит на меня — так, что я хочу навсегда исчезнуть из этого мира.
А потом он закрывает глаза и падает.
— Бой окончен! Врача!
3-0
— Он поправится. Быстрее, чем ты думаешь.
— …
В больнице светло и тихо, немного пахнет песком и смолой. Свет пляшет рассеянными бликами по неподвижному лицу, по забинтованным рукам, шее, груди… одни бинты, кожи почти не видно… Врач сказал, что органы почти не пострадали, но такая массивная кровопотеря могла его убить. Так что своим выкриком я действительно спасла его. Так мне хочется думать.
Думать о том, что я подписалась на двоемужие, мне не хочется.
… Есть у женщины на Тавросе такое право. Если ей нравится двое мужчин, она вполне может заключить союз с обоими. Этим правом редко, но пользовались женщины с тех планет, где во всю практиковалась полиамория… так что это не было традицией Тавроса, это было скорее его уступкой по отношению к женщинам с другим культурным кодом… Я наткнулась на это в одной из статей про Таврос еще на станции и почему-то запомнила, хотя видит бог, не планировала пользоваться этим правом…