— Да, сейчас же и примерю…
…Все он угадал. По фигуре, но не слишком облегает… Не слишком — но достаточно, чтобы вернувшийся домой Раш’ар долго молчал, глядя на меня. Мне нехорошо от его взгляда, нехорошо ему самому — вены на шее смолы чернее. Я отворачиваюсь, так и не дождавшись ответа на свое приветствие.
И вот так… мы будем теперь жить?..
3-8
Через три дня утром я провожала обоих туров на работу — странно было остаться одной в доме, но постепенно, день за днем, я входила в подобие ритма. До обеда училась: язык, с наскока показавшийся не очень сложным, быстро обломал мне зубы, но Грида утешила — так со всеми на первых порах, дальше будет легче. Она же учила меня готовить по-местному — это было проще и намного веселее, чем учить турианский. После занятий я возвращалась домой и управлялась по хозяйству — право на это пришлось в прямом смысле отвоевывать — одной логики оказалось недостаточно, чтобы убедить Мара. У него крепко засело в голове равенство маленького и беспомощного, так что мне пришлось, краснея до кончиков ушей, шепотом напомнить ему, что он делал с маленькой и беззащитной мной — и только тогда тур сдался. Спали мы с ним вместе на втором этаже, Раш'ар ночевал внизу, но с той ночи максимумом были объятья — мне было неловко, а Мар… не знаю, может, тоже?..
…У них вообще странно складывалось: они почти не говорили, не садились за один стол, не ссорились и практически игнорировали друг друга, и напряжение между ними хоть и не росло — но и не спадало. Иногда в вечерней тишине, когда я поднималась в спальню или оставалась на кухне, мне слышался словно бы треск — натянутые нити несказанных слов повисали в воздухе, как электрические кабели, готовые лопнуть от любого самого малого движения.
Мы не говорили этого вслух, но прекрасно понимали — долго так продолжаться не может.
Я просыпаюсь под утро — в окна смотрят бледнеющие звезды, отблеск зари на горизонте расползается по краешку неба… Я бездумно смотрю перед собой, собирая себя в одну ясную точку со всего тела… тела, что сжимают крепкие руки, тела, прижатого к широкой горячей грудине.
Мар не спит — дыхание его прерывисто, сердца выбивают поступь в позвоночник. Он прижимает меня к себе крепче… ближе… и вот я, заливаясь краской, чувствую… внизу… спиной…
Ну а чего ты ждала, ложась спать в одном белье?..
Этого и ждала.
Клубочится в груди — тяжелое, колючее, внизу живота — теплеющее, искристое. Я прижимаюсь к нему в ответ — и тихий хриплый выдох опаляет макушку.
Если тихонько… может быть… можно?
Я накрываю ладонь на своем животе, тяну чуть выше — и больше намеков ему не нужно. Касание к груди простреливает в пах — тепло и жар волнами расходятся по телу… руку ко рту, быстро! ни единого звука, ни единого стона…
Не получается — когда сухие и очень горячие пальцы оттягивают топ и сжимают мгновенно твердеющий сосок, когда с нарастающим нетерпением обхватывают и сминают мягкость груди… она всегда казалась мне маленькой, а в его ладони — подавно… это не мешает ему ласкать её почти остервенело, пока все мое тело не заполняется глухим и жадным гулом, пока ясность в голове не плывет, не тает, позволяя ядовитому туману из глубины подняться и все заполнить собой.
Всхлипы ладонь не гасит, он их слышит — и шепчет на ухо прерывисто:
— Так… приятно?
— У… угу…
— Где… еще?
— Ни…ниже…
Я жду, что он скользнет мне между ног — но он задерживается на животе, как-то ласково и даже бережно обводя его выпуклость… Я булькаю смущением — что там наглаживать? — но нежность и трепетность касаний что-то переключает во мне, и мне хочется не отвести его руку — обнять ее, прижаться к ней, прижаться к нему всем своим существом…
— Такой мягкий…
— Ну… перестань…
— Почему? Не нравится?
— Нравится, просто…
— Мм?..
— Он… некрасивый…
— Дурочка, что ли?
Мне хочется заплакать и засмеяться одновременно — вместо этого я содрогаюсь всем телом, когда Мар спускается ладонью ниже, накрывает лобок и одним движением впаивает в свое тело, скользнув членом между бедер…
О господи…
Он ничего не говорит больше, мне тоже не до разговоров — особенно, когда его пальцы погружаются в скользкое, жаркое… чуть потирают, раскрывая… я глотками толкаю воздух в грудь, когда чувствую их внутри — двух достаточно, чтобы наполненность вышибла остатки мозга — когда чувствую, как они начинают двигаться… Быстрей… резче… не сбиваясь с ритма, и этот ритм и вибрация внутри меня входят в резонанс, резонанс такой разрушительный, что искры сыплются с ресниц… Влажные стыдные звуки дрожат в синеющем воздухе спальни, становясь все громче… мне горячо, страшно и странно, его так много и так мало одновременно, мне нужно больше, но больше я просто не вынесу… я сейчас распадусь… просто исчезну… я сейчас… сейчас… сейчас…