— Прости… прости, прости меня… очень больно?.. сейчас, подожди…
От слабости и эхолирующей боли я с трудом соображаю и прихожу в себя уже голой на постели, когда Мар осторожно втирает мне между ног что-то холодное и липкое.
— Что ты…
— У тебя тут… кровь.
— Серьезно?..
— Серьезно.
В голове шумит, по телу бродят спазмы и судороги… Остатки неудовлетворения быстро стихают под волнами огорчения. Не вышло… ну а чего ты ждала?.. вы все-таки разных видов… тут и с человеком бывает не с первого раза ладится…
Закончив с обработкой, Мар ложится рядом, молча сгребает меня в охапку, прижимает к груди… в ней неистово колотится, и я пытаюсь поглаживанием замедлить этот бой. Что мертвому припарка — он не стихает, не замедляется… мне стыдно и горестно, больно и очень обидно…
— Я расстроилась…
— Прости… — шепчет тур еле слышно.
— Что не получилось…
— ?!
— Я хотела… быть с тобой полноценно…
Он тяжело вздыхает.
— Мне достаточно и того, что ты уже даешь мне. Не нужно… через боль…
— Я сама хочу. Мне самой… нужно…
— …
— Ну что?
— Я… очень боюсь травмировать тебя… И только что это… подтвердило мои опасения.
Не одной мне, кажется, стыдно и горестно.
Гроза за окном понемногу стихает, удаляясь в глубину континента. Струи воды все так же заливают, но уже не так яростно ломятся в сталь экранов.
— А если… попробовать еще раз… только ты поможешь мне… я не удержалась в этот раз, у меня почти получилось расслабиться…
— Ты слишком маленькая внутри. Как бы ни расслабилась, тебе все равно будет в лучшем случае некомфортно.
— … женщины рожают детей, если что. Тем же местом.
— И очень это приятно?
— …
— Вот.
— Но…
— Никаких но. Пока так у тебя не заживет, даже не заикайся.
— А потом?
— А потом… подумаем.
Ладно, сдаю раунд.
— Хорошо. Но ты пообещал.
— Да-да, пообещал. А теперь спи.
— Не хочу.
— А ты через не хочу.
— …Вредный.
— А ты как ребенок.
Гроза уходит — остается тишина и далекий звук громовых перекатов. Я не хочу спать — но проваливаюсь в суматошные сны за считанные минуты. Мне снится почему-то маковое поле и венок в руках, который я кладу кому-то на голову… Кто это? Мар… его лицо выглядит странно… оно плывет и рябит… и вот передо мной — другой тур… скалит зубы зло и отчаянно, тянет руку — и растворяется в грозовом вихре. Я не успеваю ни понять, ни разглядеть, как все перед глазами пожирает темнота…
3-13
Маршаллех.
Она засыпает быстро — тихое дыхание касается кожи, мерно и едва ощутимо бьется маленькое сердечко. Когда рахшаса показала, какого размера у человека сердце, он сначала решил, что это шутка — как что-то такое маленькое и хрупкое на вид может быть сердцем?.. еще и только одно…
Рахшаса не шутила. Рахшаса серьезно предупреждала — люди маленькие. Люди — хрупкие. Их кости легко ломаются, а ткани — рвутся.
И он убедился в этом еще раз.
От голодной черной жажды и следа не осталось — её смыл волной тихий холодный ужас, чтобы затопить потом океаном стыда. Чем только думал… точно не головой… как можно было позволить ей… явно одуревшей, не понимающей… но почему его выделения так сильно действуют? Может, просто чувствительна?.. Тело само собой напрягается, рождая повсюду колющий жар. Одних воспоминаний ему хватит на неделю, пока будет у нее заживать, а потом…
А что потом?..
— Я хочу попробовать еще раз.
Это безумие. Это невозможно, и они только что в этом убедились.
Мягкое, тесное… так обхватило, так сжало…
В груди — стон, которому он не может позволить вырваться.
Дрожащее… нежное…
Шерхи его раздери. Это невозможно.
Лежать рядом с ней — словно на иглах, и кончики их рисуют на его спине карту континента. Он в жизни сейчас не заснет.
Он осторожно перекладывает спящую на постель, укрывает… отводит от лица влажные волосы… Нужно полотенце… чтобы не застудилась во сне…
— Люди часто болеют. Мы поработали с ее иммунной системой, но этого может быть недостаточно.
Он спускается вниз — и успевает выставить блок и принять удар предплечьем.
— Рехнулся? Ты, шерхов сын, рехнулся?
Раш’ар стоит в полутьме и тяжело дышит, весь опутанный следами Шер-минар. Он опускает руку и почти сразу делает шаг назад, словно брезгует дышать с ним одним воздухом.