Не плохой, да?.. Может, и правда, не знаю… я ведь даже не пыталась узнать его, все время закрывала глаза и уши — не вижу, не слышу, отойди от меня… нормально ли это, правильно ли? Не знаю, не знаю… что чувствовать, как чувствовать и к кому… я не была в таких отношениях ни разу, как понять, что хорошо, а что плохо, на что опереться, на какие принципы и устои? Я знаю только, что мне страшно жаль малыша, потерявшего всю семью; одна мысль об этом смягчает сердце, вымывает из него обиду и злость на двухметрового придурка, который заставил меня… так, ладно. Хватит. Хватит, голова сейчас треснет, а такие вещи для меня всегда плохо кончаются, если слишком много думать, то даже понятное станет снова неясным. Прежде, чем меня накроет тревога от перегрузки, лучше сосредоточиться на том, что рядом… на том, кто рядом.
Я прижимаюсь ближе — с тех пор, как мы дома ночуем одни, кажется естественной близость… но ее все не было. Унося из дома свое зримое присутствие, Раш словно оставлял в нем незримое — и оно давило куда сильнее. Черт знает что такое… теперь, когда его нет дома, когда он молчит и не попадается на глаза… какого черта я вообще начала его замечать теперь, когда он делает все, чтобы стать незаметным?..
Я отчаянно хочу отвлечься от этих мыслей — и кладу руку на грудь лежащего рядом тура. Биение сердец действует гипнотически, жар прогревает кости, кипятит кровь, и она обжигает сосуды. Кожа у тура шершавая, она слегка царапает… весь он шершавый, жесткий, и касания искры высекают под кожей, они поглощаются ладонью с нарастающей жадностью… я вожу рукой по его груди, и движения все меньше похожи на те, что я действительно хотела бы делать, я вожу рукой по его груди, пока из нее не доносится клокочущий, низкий звук.
— …Не надо?
Вместо ответа он накрывает мою руку своей — и вжимает плотнее. Огонек внутри хлопает лепестками-искрами, словно в ладоши, разгораясь ярче. Даже если сегодня он снова… не захочет пойти дальше рук… даже если так… мне бы хоть что-то… хоть как-то… ощутить его снова… все тело — клейкое, липкое — оно льнет, разогреваясь и становясь тягучим и вязким, как мед. В груди — угли, тлеющие колючим теплом. В груди жадное, многорукое…
Я забираюсь к ему на живот прежде, чем успеваю смутиться или испугаться. Мгновенно сжавшиеся на бедрах ладони тяжестью своей скользят выше, охватывают талию, сдавливают ее и давлением своим смыкают тела до предела. Я не вижу в темноте глаза его — но я знаю, как он смотрит. Я слышу, как он дышит. Я знаю, чего он хочет.
И знаю, чего хочу сама.
Ближе… теснее… остатки одежды плавятся и тают под дрожащими пальцами… моими или его?… натянутые нервы стягивают губы и склеивают языки вязкой ниточкой слюны… от них жар катится по позвоночнику ниже, чтобы объять ребра, объять тело, и оно не тело уже — океан; и в океане этого огня — голодное чудовище, которое хочет только поглощать.
Шершавая кожа подо мной уже вся влажная, мощная шея под пальцами лопается от пульса. Я с трудом разрываю поцелуй, больше похожий на пожирание, тяжелые руки протестующе сжимаются.
— Мар… я хочу… помоги мне…
— Что?.. что ты хочешь…
Я чуть соскальзываю с его живота ниже… еще ниже… когда воспаленной промежности касается его жар и твердость, беспорядочные спазмы выжимают стон из стиснутого горла. Хочу… сейчас… если не сделаю…
— Поддержи меня… чтобы не упала… просто подержи… ноги…
Что я несу, господи?.. несуразица… чушь какая-то… как вообще ее можно понять?..
Он понимает — и когда я приподнимаюсь, сжимает мои бедра так крепко, словно в них и в самом деле нет ни мышц, ни костей, и сами себя они держать не могут. Страшно… страшно… я что, и правда это попробую?… господи… держать надо не только ноги, всю меня надо держать, от этой дрожи, от страха и предвкушения я сейчас вся просто развалюсь на куски… лицо пылает так, что я благословляю темноту, руки подрагивают, и тур подо мной чуть слышно сипит сквозь зубы, когда пальцы мои скользят по его раскаленной плоти… я столько раз представляла, как сделаю это… столько раз, что теперь голова пустая и легкая-легкая… Я помню чувство наполненности, даже не так — забитости… помню боль, жжение, мне бы страх испытывать… но я помню еще кое-что… чувство, на миг мелькнувшее за пределами боли… на миг, прежде чем боль взорвалась в теле и пожрала все… я хочу… испытать его снова…
Я выдыхаю в унисон с Маром, когда под давлением ладони мы соприкасаемся — кожа к коже, жар к жару. Когда под давлением он наконец оказывается внутри — совсем неглубоко, но разрывая по ощущениям, неглубоко — но достаточно, чтобы в меня проникло то… что в изобилии течет сейчас по ладони… хорошо, что он держит меня… как хорошо, что он держит, потому что все плывет, все искажается, все тает… перед глазами мрак и многоцветные огни… а внутри меня…