Ужин проходит в тишине — я глотаю почти не жуя от беспокойства и выжидательно смотрю на тура; тот наконец поднимает глаза, почему-то долго и очень внимательно смотрит на Раша… а потом говорит:
— По делу о нападении на корабль миртош будет слушание. Через три дня. Меня вызывают в качестве свидетеля для дачи показаний.
Ох.
— Это… надолго?
Снова внимательный взгляд на Раш'ара — тот не отвечает на него, смотрит прямо перед собой, беззвучный и как будто безжизненный… но я хорошо научилась отличать маски от лиц.
— На неделю минимум… пока доберусь до Миртоса, пока слушание, пока обратно… если за одно заседание не решится дело — а оно, скорее всего, не решится — придется остаться подольше.
— А я могу… полететь с тобой?
Опять переглядки… на этот раз уже обоюдные…
— Это не запрещено… но тогда и Раш должен лететь, а у него… сложности с вылетом.
— Почему это?
Молчание — красноречивее любых слов.
— Раш?
— Полгода назад я… — говорит тур неохотно, — проштрафился. Теперь у меня запрет на вылет с планеты на полтора года.
— Проштрафился?
— … Полез в драку со старшими по званию.
— По поводу?
— Да так…
Настаивать дальше мне кажется неправильным. Подрался и подрался. Как будто я что-то новое узнала о нем…
Я поднимаю на Мара взгляд — и тону в его тоскливом беспокойстве. Взять меня с собой он не может, оставлять тут с Рашем… да мне самой не по себе оставаться с этим туром так надолго одной… а вдруг он опять…
— Хочешь, клятву принесу? — произносит Раш чуть раздраженно, и вместо ответного раздражения я отчего-то чувствую почти облегчение: надо же, ожил.
Мар выдерживает молчание, а потом бросает негромкое, но тяжелое:
— Не надо.
— Когда тебе лететь? — спешно спрашиваю я, предотвращая не начинающуюся даже ссору.
— Завтра утром рейс.
— Уже завтра…
Горечь по языку течет в горло, и желудок сжимается тоскливым холодом. Завтра… и как минимум неделя… когда у нас только-только что-то стало ладиться… Ладно. Это всего лишь одна неделя, разлученные обнимаются крепче…
Увлекая и отвлекая себя мыслями, я все равно ношу камень в груди — не вынуть, не выбросить этот камень, выросший из сердца, охоложённого скорой разлукой. Я почти не сплю ночью, Мар не спит тоже, мы лежим в темноте и переговариваемся мягкими медленными движениями, легкими касаниями… целуя воздух в миллиметре от тела, мы касаемся глубже поверхности кожи, касаемся куда дальше и куда интимнее, чем раньше. Мы словно проваливаемся в подобие транса, в котором руки движутся в ритме синхронного дыхания, мой выдох — его вдох. Мы лежим обнимаясь, пока горизонт не проступает из темноты ночного молчания алой полосой безудержного утра.
— Я буду на связи круглые сутки, если что — пиши или звони.
— Ладно.
— Если что-то экстренное — дор Шаррах поможет, я с ним договорился.
— Хорошо…
— Насчета Раша не переживай, он тебя не обидит.
— Не буду.
— Все будет хорошо. Я вернусь через неделю, максимум — дней десять. Мои показания далеко не самые основные.
— …почему нам с тобой можно разлучаться… а с ним — нет?
Мар вздыхает тяжело и как будто устало.
— Потому что я еще выдержу такую разлуку… а он уже вряд ли.
Я вспоминаю черные вены на шее у тура, кажется тронь их — лопнут. На шее Мара они побледнели давно и теперь едва угадывались под кожей.
— Я буду скучать…
— Я тоже. Ну, чего ты… ох, предки… иди сюда…
Долгие прощания — долгие слезы. Мне становится чуть легче, когда Мар уходит — ведь теперь я жду не отъезда, а возвращения. Какое-то время я все равно брожу по дому, бестолково и бессмысленно перекладываю вещи с места на места. Пытаюсь сообразить завтрак, но ничего не идет в голову, все мысли упираются в глухую бесцветную стену. Но постепенно, шаг за шагом, в голове выстраивается подобие порядка, шестеренки начинают шевелиться, пусть и со скрипом. Я нахожу в планшете календарь, отмечаю день возвращения Мара, пусть и знаю его пока только примерно. Это ничего, ведь на первых порах хоть какая-то определенность — уже облегчение.
4-5
— Меня тоже вызвали для дачи показаний, здесь почти весь персонал, который был тогда на платформе.