— Он на меня давно зуб держит, козлина старая… — Коротченко кивнул на окна института.
— Кто? — не понял Стукалов, дочищая сушеную воблу. Отходы производства, в связи с отсутствием урны, приходилось бросать прямо на землю.
— Да Кощей!.. Я вот так же на лавке сидел, а он подвалил и давай зудеть. Да молодой человек, да некультурно ногами на сиденье, да подумайте о других, да фуё-моё… Тьфу! Я ему чуть меж рогов не двинул.
— Надо было, — хмыкнул Стукалов. — Он бы кони двинул, ща бы нормальному преподу сдавали. Только зря ты думаешь, что он тебя запомнил…
— Почему?
— Да он не видит ни хрена. Для него человек-то не существует. Только вот ноги на сиденье да ответ на экзамене, а человек для него — ноль!
— Это точно, — согласился Коротченко. — Слышь, чего Брилев-то не идет? Или еще мучается?..
— Вон он… Похоже, не сдал.
Брилев и впрямь выглядел разъяренным. Вертел в руках зачетку. Потом швырнул ее на землю. Выпалил:
— Да пошел он к черту, этот Кощей! Вместе со своим сопроматом!.. На дополнительных завалил, гнида! Билет-то я списал.
Зачетку Вадик Брилев все же поднял, отряхнул от воблы…
— Мы с Жекой тоже в пролете, — Стукалов протянул приятелю бутылку пива. — На, глотни.
Брилев взял бутылку, сделал жадный длинный глоток, скривился.
— Пиво у вас теплое, придурки!
— Сам ты придурок, фуё-моё, — обиделся Коротченко. — Согрелось. Ты бы там еще до вечера… на дополнительные вопросы отвечал.
— Чтоб он сдох! Гнида! — вдруг закричал Брилев и разбил бутылку о спинку скамейки. Пиво с шипеньем окатило грязное сиденье. Осколки чуть не зацепили Коротченко и Стукалова. Те поежились. Брилев продолжал орать: — Я сейчас в круизе должен был быть, по Средиземному морю! Мне батя путевку подогнать обещал. Из-за этого старого козла… Чтоб он сдох!..
— Вадик, Кощей — он бессмертный, — заржал Коротченко. — По вечерам в Летнем гуляет, здоровье свое драгоценное бережет.
— Может, у него там на дубе сундук с яйцами?.. — ухмыльнулся Стукалов.
— С другими «преподами» договориться — два пальца об асфальт! — продолжал шуметь Брилев. — Мы же все на платном, в конце концов. А этот контуженный…
— А он и впрямь ведь контуженный, — подтвердил Коротченко. — Его на войне по башке треснуло… Авиационной бомбой.
— Так и валил бы на пенсию!.. — Вадик грязно выругался. — Отстойник…
Федор Ильич корпел за столом над листком бумаги. Дело шло туго.
Во-первых, он просто отвык писать. Правда, за пенсию расписывался ежемесячно. Это факт. Но ничего другого, кроме своей фамилии, Федор Ильич не писал уже много-много лет. Или десятилетий даже. Сканвордов не разгадывал — это Васька мастак. А других поводов для писанины не было. И вот появился повод, будь он неладен.
Во-вторых, не складывалось содержание. Как это все сформулировать… Про пьяного рабочего, который советовал выучить правила пользования лифтом, держась за отвертку — излагать?
Или это несущественная деталь? Непонятно.
Жена продолжала шинковать капусту. Хрум-хрум, хрум-хрум. Надоела, право. Хуже горькой редьки.
— Заявление в суд, что ли, сочиняешь? — поинтересовалась супруга. — Сочинитель нашелся… Салтыков-Щедрин!
Федор Ильич в сердцах скомкал бумагу:
— Ничего не выходит.
— И не выйдет! — решительно заявила жена. — Твое дело — капусту из магазина носить. И редьку. А тут специальный ум требуется. Юридический! Давно бы умных людей попросил.
— Да я к Ваське неделю пристаю, а ему все некогда!
— Нашел юриста!.. Василий, он ведь в целом типа тебя, только помоложе и при нагане… Тут настоящего юриста надо!
— Так настоящему платить надо! — возмутился Федор Ильич. — И по-настоящему!
— Тогда нечего и бумагу переводить. Тоже денег стоит.
— Вот уж дудки! — Федор Ильич поднял указательный палец. — Это Васька со службы бесплатно принес!
— Надо же, польза от Васьки! Удивил! Слышь, Федь, морковь кончилась. А без моркови — и капуста не капуста. Закусывать-то зимой…
Рогов с утра тоже корпел над листом казенной бумаги. В ожидании важного звонка — оперов вот-вот могли сорвать на очередное совещание — Васька нервно покрывал лист загогулинами и закорючками. Прервался, когда неожиданно нагрянул Виригин.
Любимов долго и неодобрительно изучал Максово удостоверение.
— Ну-кась, ну-кась… Виригин Максим Павлович. Это мы и без ксивы, положим, в курсе, что Максим Павлович… Состоит в должности помощника адвоката городской коллегии.
Жора взглянул на фотографию, потом внимательно на Виригина, словно видел впервые, потом снова на документ.