Кощеев считал, что это убьет Летний сад. Уничтожит его главное чудо — лаконичную, если угодно, минималистскую гармонию.
Две недели назад Дмитрий Петрович написал письмо губернатору. Он был знаком с ней — встречался в составе делегации ветеранов еще в период предвыборной кампании. Губернатор (тогда еще кандидат), душевная симпатичная женщина, выделила тогда Кощеева изо всей делегации, долго с ним беседовала и сказала на прощание, что «если что», он может рассчитывать на ее помощь.
И вот это «если что» случилось. Дмитрию Петровичу пришлось обратиться в Смольный. Но ответа не было уже полмесяца, и он не понимал почему…
Кощеев сидел на скамейке, положив руки на рукоятку трости, а подбородок — на руки. Думал. Чья-то тень закрыла заходящее солнце. Кощеев поднял глаза. Перед ним стоял молодой человек, в котором старый ученый не сразу, но узнал студента с платного отделения.
— А, Брилев… — вежливо кивнул он. — Тоже решили воздухом подышать?..
— Вас ищу! — развязно ответил студент.
— Какие-то вопросы?.. Готов выслушать.
— Вопрос один: оценка за экзамен.
Брилев стоял, засунув руки в карманы брюк. Лицо его выражало решимость.
— Так в чем же дело? — не понял Кощеев. — Готовьтесь, сдавайте, все в ваших руках.
— Хватит, насдавался, — перебил Брилев.
— Чего ж вы тогда хотите?
— Три балла. Мне больше не надо, — Брилев вытащил из кармана куртки зачетку. Точнее, резко выдернул. Будто это не зачетка, а нож.
— Вы шутите?..
— Шутки кончились, — с нажимом заявил студент. — Не поставите — пеняйте на себя.
Кощеев, опираясь на трость, медленно поднялся. Выдохнул возмущенно:
— Что ты сказал?..
— Голову оторву, — пригрозил Брилев, закусив губу.
— Наглец! — прошептал Кощеев сорвавшимся от возмущения голосом. — Прочь отсюда! И чтоб на кафедре я тебя больше не видел! Прочь!..
И что есть сил толкнул Брилева. Теперь студент стоял против фонаря. Он отражался в его безумных зрачках. Словно зажглись в глазах костерки адского пламени.
— Ты достал, Кощей!.. — Брилев схватил его за отворот пиджака. — Я из-за тебя в армию не пойду! Понял?!
— Там тебя жизни научат. Отпусти, негодяй! — Кощеев пытался освободиться.
— Не тебе о моей жизни судить, козел вонючий!..
Кощеев неловко тюкнул Брилева тростью. Силы, конечно, были не те… Тот легко отбил удар рукой, отобрал у старика тяжелую трость и резко ударил его в висок.
Потом еще раз. И еще…
Кощеев вскрикнул, упал и остался лежать без движения. Брилев наклонился, пощупал старику пульс. Распрямился и сказал: «Ни хера себе!»
Вдали раздался свисток сторожа. Брилева словно молния поразила, он весь скособочился, закрыл зачем-то голову руками… но быстро сообразил, что это лишь сигнал о скором закрытии сада.
Волоком дотащил тело Кощеева до Лебяжьей канавки и спихнул его в воду.
Туда же выкинул трость…
Руки его почти не тряслись. Он быстро прошел по крайней аллее, разминувшись со сторожем и нарядом милиции, который как раз отходил в другую сторону от пруда.
Из ажурных ворот он вышел, никем не замеченный.
Лихо!..
Брилев даже ухмыльнулся — вспомнил анекдот, как поручик Ржевский гулял с барышней по Летнему саду.
— Поручик, вы хотели бы стать лебедем?..
— Голой жопой в мокрую воду?! Бр-р-р… Ни за что!
В прошлом директор молочного магазина, что на углу, а теперь его владелец (ныне магазин был позиционирован как «мини-маркет») и хозяин еще двух или трех близлежащих торговых точек пятидесятилетний толстяк Иван Солодунов слыл самым богатым человеком в подъезде.
Несколько лет назад он прикупил к своей трехкомнатной квартире соседнюю двухкомнатную и являлся теперь обладателем настоящего «пентхауза» на последнем этаже.
Сейчас он сидел, развалившись, в кресле, в ярко-красном спортивном костюме (это был фирменный «Adidas», Иван Тимофеич не любил подделок, особенно после того, как сильно «попал», купив сдуру партию китайского барахла с надписью «Adidos»). Сидел и пил пиво из жестяной банки. Черемыкина стояла перед ним в стареньком домашнем платьице, неловко скрестив руки на груди.
— Две тыщи, соседка, деньги немалые… — тянул Солодунов нутряным басом. Было впечатление, что заговорил большой цинковый бак. — Очень немалые деньги, соседка, две тысячи долларов…
Он был уверен, что мысль, повторенная дважды, лучше усваивается.