Моей головы, которая подавала мне болевые спазмы с самого утра.
— Блять.
Мой голос по-прежнему звучит хрипло и резко, когда я хватаюсь за голову. Уже не фантомная боль вполне реально пробивает весь мой череп. Это начинается от макушки, очень локально, а после, как будто кто-то резко вылил на тебя воду — стекает по правой стороне головы, обволакивая этой болью верхнюю и нижнюю челюсть, затекает в ухо и заканчивается у ключицы. Вот что такое мои болевые приступы. У Вас болит каждый миллиметр периметра от макушки до ключицы по правой стороне. Будто бы кто-то засунул дрель и теперь дребезжит ей.
Я дергано выдыхаю, но не получаю кислорода. Нет, блять, ничего хуже, чем недостача кислорода при приступе. Это будто кто-то сверлит, а кто-то другой аккуратно забивает гвозди. По шапочке гвоздика молотком — раз, два, три. И с каждым счетом он все глубже. Острая боль переливается у меня в раковине уха, будто высокочастотным шумом, обволакивает мои зубы жуткой зубной болью, будто бы что ни зуб — то кариес.
Болит по-настоящему.
— Мне нужен… воздух.
Я наощупь пытаюсь найти кнопку, чтобы открыть окно, но натыкаюсь только на стекло, и мои пальцы соскальзывают с него. Пока истеричными движениями я пытаюсь нащупать кнопку, Босс перегибается через меня и открывает окно одним точным нажатием. Как мне сейчас не хватает точности, кто б знал.
Я буквально вываливаюсь из гребаного окна наполовину и дергано выдыхаю. Это не полноценная паническая атака, это только её отголоски, но вот боль — более, чем реальная. Меня прошибает озноб, мои пальцы немеют от боли, я полностью лишен сил. Я рвано и громко дышу ртом, смотря бешеными глазами на окружающий пейзаж.
Меня выворачивает недавней картиной, боль терзает меня так, что я не чувствую правую сторону лица — только бешеную, дикую боль, которая пульсирует у меня в правом ухе, в челюсти, в черепе. Дребезжит сверлом, стучит звуком молотка по гвоздю.
Меня трясет, мои руки ледяные, я слышу только ровный шум в своих ушах. Я начинаю дышать более-менее ритмично, и даже боль стихает. Моя голова разрывается. По-прежнему дребезжит, и я хочу скулить от этой боли. Я нервно цепляюсь бледными пальцами за раму окна, и ощущаю, что во мне буквально нет сил.
Моё сердце бьется в каждом сантиметре моего тела, меня начинает мутить, тошнить, выворачивать.
Во мне нет сил: ни моральных, ни физических для того, чтобы я мог терпеть эту боль. Я ощущаю, что мои глаза влажные от того, насколько бешеная эта боль. Эти приступы всегда острые. Приступы после нескольких спазмов настолько мощные, что это — моя первая физическая боль, от которой я рыдал. Это было давно, но сейчас я ощущаю, что да, блять, мои глаза влажные.
А сил нет никаких.
Поэтому когда меня хватают за челюсть, я даже не мычу — продолжаю глубоко дышать, потому что это единственный способ хотя бы немного укротить боль. В мой рот запихивают какую-то таблетку, и просто заливают её водой, взятой из бардачка. Я чуть ли не захлебываюсь, и нервно проглатываю таблетку, как единственный шанс на обезбол, закашливаюсь и сгибаюсь пополам так, что на мои штаны попадает вода.
Всё это время Босс молчит. Он все делает молча, а я рвано, глубоко и громко дышу. Пульсирующая боль отдается в нижней челюсти, и я морщусь. Я сжимаю пальцами ткань на своих штанах и жмурюсь, пытаясь прогнать бегающие перед глазами пятна.
Я не знаю, сколько я так сижу, пока ощущаю, что боль начинает действительно спадать. Медленно и аккуратно, будто бы кто-то отклеивает пластырь от раны. Моё дыхание и пульс выравнивается, я начинаю видеть перед собой всё в ровных оттенках
И в этот момент до меня доходит, что я был, блять, не один. Моё дыхание замирает на долю секунды, потому что одно дело валяться в панике перед Азирафелем, другое — перед Боссом. Знаете ли, немного обидно, когда тебя буквально все считают куском мяса без эмоций, гребаной машиной, а сейчас наш глава смотрит на то, как я скулящей псиной корчусь от боли.
Я поднимаю на него взгляд, задевая разбросанные по салону машины фотографии.
— Анафема говорила мне, что твои болевые приступы особо сильные, но не думал, — он прерывается. Он оценивающе оглядывает мое бледное лицо, мой бешеный бегающий взгляд и добавляет: — Не думал, что настолько сильные.
— Это терпимо, — я сглатываю набежавшую слюну и хватаюсь за панель пальцами, чтобы у меня были силы выпрямиться. Я буквально откидываюсь на сиденье и нервно натягиваю очки вверх по переносице, закрывая ими глаза. Во мне нет фактически сил, но боль продолжает отступать. — Я… привык.
— Так привык, что стал задыхаться?
Я нервно качаю головой, а потом улыбаюсь — и тоже, нервно. Мне же не стоит говорить, что я безумно рад тому, что Босс спихнул мое отсутствующие дыхание на приступ, а не на паническую атаку? Я, блять, безумно счастлив.
Одно дело поддаваться физическим недугам, другое — ментальным. Не то чтобы тебя засчитают слабаком, но Босс явно бы взял это на заметку и стал бы думать, что у меня это может случиться в абсолютно любой момент, в том числе и на задании. Считается, что физическую боль претерпеть можно (потому что с тем же успехом ты можешь ковылять с задания с пулей в ноге, так что про приступы никто не парится — бывало и хуже), а другое тебя свалит паника, которая просто заставит тебя валяться на полу как рыбешка, выкинутая на сушу.
грубо говоря то, что я делаю — русская рулетка.
Потому что да, черт возьми, приступ может случиться в любое время, но они чересчур редкие и касаются только чего-то действительно ужасного. Такого, чего на заданиях быть просто не может. Так что я не парюсь, но Босс мог бы взять это на заметку и его отношение ко мне заметно бы ухудшилось.
— Это только первая минута. Дыхание перехватывает от боли.
Я даже не вздрагиваю, когда он слишком резким движением сдергивает мои очки вниз, смотря в мои глаза. Я поднимаю свой взгляд на него, и мы просто смотрим друг другу в глаза. Напряженно и зло.
Он говорит:
— У тебя взгляд бешеный. Когда-нибудь случались приступы во время работы?
Вот о чем я говорю.
Он волнуется о чистоте выполнения работы. Ни о чем больше. И это даже может быть немного обидно, в том плане, что он сомневается во мне.
— Вы хоть слышали о том, чтобы у меня что-то было не так на заданиях? — я надеваю очки обратно и тянусь к фотографии, которая залетала за панель.
— Я спрашиваю не про чистоту заданий, а про то, приходилось ли тебе преодолевать боль ради его выполнения?
Я киваю. Я смотрю на фотографию и тяжело выдыхаю. Этот выдох не сопровождается болью, поэтому я уже спокойно перевариваю визуализацию на этой фотографии. Это просто набор пикселей и векторов. Это механическое изображение. Растровое. Оно сделано из кучи цветастых пикселей.
Вам не кажется смешным то, что наше сознание может потревожить даже гребаный набор цветных кубиков? Это даже звучит смешно.
Я брезгливо морщусь.
— Это был единичный случай. Обычно я успеваю выпивать таблетки. Вчера был странный день, поэтому, — я снова выдыхаю, когда тянусь к фотографии под моей ногой, — так вышло.