покажи ему, как надо выкидывать людей из жизни.
Не нужны были попытки в нормальную жизнь, не надо было строить радужные замки. Я видел, как всё рушилось.
Меня трясло, и только секундами позже я обнаружил, что буквально вдавил его в стену, не давая отступить, не позволяя уйти от скандала. Не в этот раз.
Сегодня все должно решиться.
— Кроули, это просто наркотики, ты завтра сам пожалеешь об этом. Давай просто забудем этот диалог, а потом…
— А потом ты снова скажешь мне: Кроули, выбирай. Кроули не будет выбирать. Кроули хочет мет, кокаин и совсем немного свинца в чужой голове. Сколько ты будешь это повторять? Я не уйду отсюда.
— Даже если тебя отстранят? Просто не позволят работать?
— Не отстранят. Босс знает, чем это чревато.
— Ты и себя загубишь, и их! Сам посмотри! В Лос-Анджелесе ты всех перестрелял, потом банк, потом ты устроил резню, когда был в забытье, потом тебя вообще словили и пытали, а если бы мы тебя не нашли, то ты бы там умер! Мы тебя спасли, Кроули, и снова хотим это сделать!
— А я просил? Просил меня спасать?! Лучше бы сдох там, честное слово!
Мне казалось, что Азирафель сейчас разрыдается, но он по-прежнему держал лицо. Делал вид, что всё нормально, что он серьезен, что он не собирается отступать. Но я ощущал, как его всего трясло, кажется, изнутри.
Полицейские штучки. Они умеют строить эти каменные лица до последнего, но свой взгляд Азирафель прятать так и не научился. Не со мной.
— Ты не понимаешь, Кроули, неужели ты не видишь, к чему…
— Да-да, вот-вот, правильно! Смотри, к чему мы пришли! Просто без красивых эпитетов: ты меня заебал.
— Кроули, ты же сам пожалеешь об этих словах минутами позже.
— Да нихрена мне не жаль. Никогда не было жаль.
— Просто успокойся. Поспи. Отойди. Мы можем нормально это все обсудить, дай себе привыкнуть к мысли, что…
— Ах, привыкнуть?! То есть уже не решить, да?! Привыкни, блять, ведь я псина, у меня нет выбора.
— Да Кроули, не оставят тебя там! Тебя уберут оттуда, рано или поздно, ты не окупаешься!
Я отшатнулся от него.
к черту.
Ага, к черту, согласен с тобой.
Я посмотрел ему в глаза. У меня будто онемели все мышцы на лице. Я не узнал свой голос, когда выплюнул:
— Да пошли вы.
Я не помню, как выходил из его квартиры, пытался ли он меня остановить и как я сел за машину. Я очнулся только тогда, когда наворачивал круги около свой квартиры. Потом припарковался в паркинге и уставился на руль. Сердце билось в глотке.
Нет, все-таки это какой-то сговор. Ей-Богу, Босс давно хотел меня как-нибудь аккуратно убрать отсюда, но не знал, как. Поэтому Азирафель попросил своего папашу меня приструнить, сломать к черту, чтобы я боялся пистолета, а когда поняли, что даже это меня не убило, решили пойти радикальным путем. Пока Босс намекает на то, что я должен уйти, Азирафель подготавливает меня своими вечерними каждодневными диалогами.
Ах, вот оно что.
вот как.
Не нужен я значит больше им. Не окупаюсь.
Тогда зачем мне вообще жить? Меня выкинут, обрубят все мои связи и возможности, запрут в клетке якобы нормальной жизни. Я буду просыпаться в семь утра, идти на работу, ужинать и идти спать. Меня будут гонять по реабилитационным центрам, а я буду только сильнее впадать в депрессию. Ага. Круто. В конце я сдохну. Ой, извините, это же спойлер.
Это всё просто прогресс того, как мое право на жестокость превратилось в право на аутоагрессию, наркозависимость и суицид.
О, дьявол-дьявол-дьявол, что-то идет не так. Нет, всё идет не так.
Мне нужно время, которого нет.
Я понял, что вряд ли это та ссора, которую мы забудем. Не после всего.
В любом случае, я пошел домой и снова просидел за ноутбуком половину ночи. Я не решил ничего обнародовать из того, что было у меня на Босса. В конце концов, он действительно пытался до последнего быть хорошим… отцом?.. Ну, почти. У него это неплохо вышло.
Я даже повелся на это.
В три ночи мне позвонил Азирафель. Я не хотел брать, абсолютно точно не хотел, но в меня снова вгрызлось чувство, что я должен. Меньше всего хочется слушаться свою интуицию после всего произошедшего, но я поднял.
И тут же понял, что это был не Азирафель. Это не его голос. Я обомлел, потому что, на самом деле, Рафаэль никогда не пытался со мной не связываться, чаще всего даже неплохо делал вид, что это не он (хотя он пользовался простой тактикой: вести себя отстранено: не холодно и не горячо), но сейчас я понял, что это был он.
Раньше все эти переключения я списывал на то, что Азирафель просто сам по себе такой, и в один момент это все рвется наружу, но теперь я стал понимать.
Он предложил поговорить.
И я согласился. Не знаю, зачем.
На улице было холодно, руки мерзли в перчатках, тело — в пальто. Шарф не грел. Мы договорились встретиться в центре. Просто прогуляться, хотя сейчас я понял, что не особо-то и хочу гулять.
У меня глаза полезли на лоб, когда я увидел машину, из которой он выходил, припарковав её недалеко от моей.
— У Азирафеля есть машина?
— У меня есть машина. У него — нет.
Он чихнул в ладонь и поморщился, оглядевшись. Я все смотрел на него, и все никак не мог понять, что в нем такого, что я понимаю сейчас четко, что это не Азирафель. А потом понял. Взгляд. Даже в голосе можно было уследить нотки от Азирафеля, но взгляд — нет, это чужие глаза. Будто бы я смотрю в зеркало. Это с ума меня сводило.
— И что это ты даже не шифруешься?
— Пошли в машину, а? Холод дикий.
Я будто говорил сам с собой. Честное слово. Вот это меня и пугало.
Сдержанно кивнув, я предложил свою машину. Он не был против.
— Что Азирафель такого писал, что ты аж подхватился? — спросил я, захлопывая дверь. Я ощущал, как он оглядывает меня всего, присматривается, прищуривается.
— Просто об очередной ссоре. Проблема в том, как он это писал. Почерк дерганый, бумага мокрая. Да и я с трудом встал. Снотворного выпил кажется много. Руки воняют успокоительным. В общем, сразу понял, что дерьмо какое-то. А где у него дерьмо, там и ты. Для психопата похвально.
— Ага. Спасибо. Так что ты хочешь?
— Слушай, я ж не дебил. У тебя на морде написано, что ты сделать что-то хочешь.
Я уставился на витрину магазина передо мной. Падал снег, и в свете фонаря можно было увидеть каждую снежинку. Я медленно моргнул и сам не заметил, как сильно сжимал руль. Разговаривать с ним — невозможно. Со мной будто говорит мой внутренний голос. Четко и по делу. Никак метафор.
— Ага, хочу покончить с этим. Не могу уже выдерживать это. Просто не могу.
Он разочарованно выдохнул и потер руки. Вообще-то я старался на него не смотреть, потому что как бы он себя не вел у него было лицо Азирафеля, фигура Азирафеля, даже голос — Азирафеля. И от каждого взгляда во мне что-то противно-противно сжималось от мысли, что я действительно решил, что все это бессмысленно. Взгляд все падал на мое кольцо, и от этого становилось ещё хуже.
Черт возьми, мы сделали это. Надели друг на друга кольца, но ничего из материального не смогло спасти то, что с самого начала не склеивалось. Это просто что-то на эфемерном уровне.