Мое последнее воспоминание об Азирафеле — это его тело с другим разумом. До этого — его испуганные глаза и крики, мои крики, стоящие в ушах. Озлобленные и рьяные. Если мотать на пару дней назад, кое-как нащупать хоть что-то радостное, то вот оно — он возмущался тем, что решил потратить свое время на какой-то фильм марвел, и просто потратил свое время зря. Я валялся у него на коленях и залипал в приставку, одним ухом пытаясь его слушать и даже иногда что-то говоря.
Всё могло бы быть хорошо, так? Если бы я реально постарался слезть с мета, с наркотиков, если бы занялся собой, попытался привести это всё в порядке. Могло быть хорошо, да? Если я бы все делал так, как хотел несколько месяцев назад. Я ведь больше всего желал ходить на тупую работу и целовать Азирафеля по утрам. Так почему меня теперь тошнит от этой мысли?
Почему меня ломает от боли несмотря на мет во мне?
Что я сделал не так? В чем я был виноват с самого начала?
Я был ребенком, я не заслужил этого, почему он это со мной делал? За что были вечные избиения, сломанные кости, разбитые губы, насилие? Это гребаное пускание по кругу по несколько часов до того, что я терял сознание, но меня снова приводили в чувства, и снова продолжали насиловать.
Разве тогда я это заслужил?
Разве тогда я сделал хоть что-то?
Меня могли не выпускать из дома по несколько суток, и я всегда знал, что это значило. Отец куда-то отправлял мать с сестрой, а потом приходили они. И всё начиналось снова.
Я не мог спать, меня накрывали панические атаки, я задыхался, хотел сдохнуть.
Я пытался повеситься, но меня откачал отец. А потом лежал возле меня, рыдал и просил прощения. Говорил, что он больше не будет меня избивать, что все наладиться. Он не думал, что я дойду до этого.
Через две недели он снова сорвался, и я не мог лежать на спине, не мог свободно двигаться. Даже рыдать было больно, потому что он сломал мне ребра, и дыхание — а тем более сбитое — было для меня мукой.
А приют? Думаете, там меня оставили в покое? Ага, завуч только так насиловал первый месяц. Каждые три дня одно и тоже. Я уже приходил добровольно, зная, что так или иначе, но он это сделает. Достанет меня, а так бить будут меньше.
Потом семья, думал, вот оно, все наладится. Нет, нихрена, уже вырос в наркомана и садиста. Я уже хотел других людей избавить, насиловать и мучить, чтобы они чувствовали то, в чем жил я почти шестнадцать своих лет. Боль, унижение и страх.
Наркотики, черт, гребаные наркотики… в четырнадцать я подсел на кокаин, потом завязывать пробовал, думал, в приюте все кончится. Словлю пару ломок, но дозы не будет. Ага, конечно, все у них там было. Как начало ломать — так и предложили. Не спрашивайте о цене. Все и так понятно.
Думал, у родителей завяжу. Но я боялся просить о реабилитационном центре, стыдно было. Поэтому я просто ходил с красными веками, заложенным носом и почти не ел. Думал, что они не поймут. Поняли.
В двадцать совсем во все это ушел.
С девятнадцати же начал в этом дерьме вариться. Законное насилие, которое подстрекалось кучей наркотиков и безнаказанностью. Вот тут все и пошло по наклонной. Началась депрессия у меня в семнадцать, но я решил, что так, терпимо, скоро пройдет. А оно все хуже и хуже. Потом паранойя пошла, я не узнавал в своем отце отца. Не мог выходить из дома без страха. Даже из комнаты бывало сутками не выходил.
Потом галлюцинации жесткие начались. Рыдать вечно хотелось, орать. Я себя и резать уже начал. Окурки о себя тушил.
В двадцать три попытался вены себе порезать, меня откачал мой дружок, с кем я тогда работал. Никому об этом не рассказал за определенную сумму, а я ещё неделю дома сидел, глотал антидепрессанты и обезболивающее.
И так все продолжалось до встречи с ним. С Азирафелем.
Вот тогда я и стал пытаться слезать с наркотиков. Я же пробовал, пытался. С ним я все думал о том, что вот оно — причина зажить нормально, вылечиться от депрессии, от панических атак и слезть с наркотиков. Ходил долго по всей этой херне, а потом срывы. Находил себя в лужах блевотины и все такое. Один раз передозировку словил, откачивали сутки, наверное, если не больше.
И всё снова начиналось. Обострялись панические атаки, кошмары, галлюцинации, депрессия. И я снова пытался покончить с собой, а потом таблетки снова помогали, и снова пытался слезть ради Азирафеля. Думал, что рано или поздно, но очеловечусь, и всё нормально будет. Заживу обычной жизнью, перехочу людей насиловать и пытать.
Кинул все это в тридцать два года.
Снова попытался покончить с жизнью. Лигур откачал. Казалось, что у нас у всех в штабе есть навык «откачивать ебаната Тони от его попыток сдохнуть или передоза».
И всю жизнь я так и прожил. Вплоть до этого момента. Панические атаки, кошмары, депрессия, галлюцинация, паранойя, ломки, передоз, завязка, срывы и снова все сначала.
Ничего не менялось, ничего не происходило. Только Азирафель был смыслом хотя бы перестать пытаться сдохнуть. Хотя бы контролировать свои дозы. Я и к Анафеме стал ходить на постоянной основе только из-за Азирафеля. Все я делал для него. А он, блять, не видел нихрена.
Я для него, блять, и убивал, и сам страдал, и других мучил, и его спасал.
Я и пытался очеловечиться, столько раз! А он, сука, просто берет и забирает у меня все: работу, репутацию, уважение и здоровый разум. Я пытался, блять, я так часто пытался! И ничего, вообще ничего не выходило. А тут он, сука, решил, что в этот раз выйдет. Что сейчас он задушит меня и сразу все хорошо будет!
Нет, не было бы. Я пытался. Будто бы мне самому нравилось так жить. Нет, не нравилось, мне страшно, мне холодно, мне жутко, а толку-то? Все же кругом думали, какой Энтони Дж. Кроули крутой. Он всё может. Нет, не все.
Не могу, не хочу, я устал.
Я сам не заметил, как зарыдал, едва не захлебываясь в этом всем.
Нет, любил я его. Любил Азирафеля. Больше всего на свете любил, из последних сил, все для него делал, даже жил, блять, для него, но нет, ему этого мало было. Даже когда я сломался — тоже мало. Надо добить, надо надеть на меня поводок, надо сделать из меня безвольную псину.
Вот чем он расплатился на всю мою любовь.
Я и сейчас люблю его больше жизни, и поэтому мне сейчас так больно от мысли, что тот сонный поцелуй — был прощальный. Ужасно больно, невыносимо, но ему и этого мало. Надо сделать из меня псину, лишить всего, тогда-то ему бы жилось хорошо.
А я ведь, сука, любил. Как идиот последний любил.
Да, может, палку иногда перегибал, может, действительно выводил специально на эмоции, пользовался его добротой и заботой, но любил!
Черт, нет-нет, не могу больше. Нет сил терпеть, я больше не выдержу, надо кончать с этим всем. Дальше хуже. Они не поймут меня. Никогда не понимали. Видели во мне невесть что, а теперь, когда я весь переломался, решили, что пора выкидывать.
Пошли к черту со своей любовью.
Если бы любили, не пришли бы к этому решению.
Я с трудом утер лицо, сходил в душ, снова прорыдал час или два в истерике, содрав всю кожу на костяшках, едва не задохнулся в новой панической атаке, а потом просто наглотался успокоительного и лег спать.