Правда, до этого не дошло. У Кроули срыв случился быстрее, чем он успел даже забить все оставшиеся шрамы.
Он пропал на две недели и Ричард сходил с ума. Проверял все больницы, мониторил новости, толком не спал и прочно подсел на сильнодействующие успокоительные. Боялся, что у того снова начнется психоз и что он вообще умрет. Впрочем, умереть он пытался уже когда его нашел Ричард и закрыл дома. Когда он вызывал врача, чтобы отвезти его в стационар, Кроули попытался порезать себе вены в ванной.
Вот тогда Ричард и сорвался. Это было не драка. Это было простое избиение. Кроули даже не сопротивлялся. А Ричард ощущал, как у него от злобы все сводит, как дышать трудно, как перед глазами мутнеет.
Он все орал о том, что он, сука, старается для него, терпит это все, помогает, и вот, блять, его благодарность — лезвие в вены? Вот, сука, так ты меня благодаришь?
В общем-то, бригада забирал что-то отчасти напоминающее человека в крови и почти без сознания, и связали Ричарда, вкалывая успокоительное.
На утро, когда он это осознал, тут же рванул в стационар. К Кроули его не пустили.
Он пришел через неделю и ничем хорошим это не кончилось. Кроули ломало, и едва завидя лицо Ричарда, он начал орать что-то про то, почему он его не добил, ведь надо было, надо было, сука, чтоб он сдох. Спрашивал что-то про то, что неужели он и для него тоже кусок мяса для того, чтобы бить и иногда трахать? Ричард только разозлился, послал его на хуй и быстро ушел, пока снова не набил ему его едва зажившую наглую морду.
Через два дня Кроули ему позвонил и умолял прийти. Рыдал, говорил, что не знал, что говорил. Ричард в этот раз не повелся. Сказал, чтобы он так с врачами выебывался и скинул. И всю ночь себя корил за это. Что он оставил Кроули в таком состоянии, заставлял страдать, заставил вспоминать те его дни, когда его только и делали, что насиловали и избивали. Что он сделал с ним то же самое.
Он хотел прийти к нему утром, но его вызвали по работе и он уехал на неделю. По приезду он первым делом заметил количество пропущенных от Кроули и со всех ног побежал к нему в больницу. По его расчетам, самый агрессивный период должен был уже спасть на нет, но он решил, что даже если тот снова будет его проклинать, то он все равно его обнимет и не отпустит.
Кроули, впрочем, не орал. Кинулся к нему — ещё сильнее похудевший, испуганный и бледный — и все извинялся, и говорил, что не знал, что делал. Ричард сам чуть не зарыдал, и все не отпускал его, гладил по исхудавшей спине и обещал себе, что больше никогда ничего с ним не сделает. Кроули и так всю жизнь страдал, а тут ещё и он со своей агрессией. Да, может Кроули не самый лучший персонаж в его жизни, может, тот ещё мудак и скотина, но он же не специально! Кто под наркотиками и срывом вообще адекватен? А во время ломки? Да тем более после того, что он с ним вообще сделал? Чудом только он на него не злился.
После этого случая Кроули установил рекорд — год. Он отошел от депрессии, прошла полностью паранойя и панические атаки. На работе стал более лаконичным, даже вернулся постепенно к работе с компьютерами. Тут уже все подметили то, что он, наконец, смог оправдать свое звания гения. Кроули сидел над этими ночами и днями. Работал постоянно, ел только тогда, когда ему напоминал Ричард, а если того не было пару дней по работе, то и вовсе не ел. Худющий весь был, сонный, но не злился вообще.
Ричард в конце концов стал снова понимать. Кроули никому ничего не доказывал. Он снова наказывал самого себя за срыв.
Ричард тогда ночами на пролет его убеждал, что он не должен этого делать всё в прошлом, сейчас всё хорошо. Кроули не верил, нес какой-то бред про то, что он не достоин ни спокойствия, ни Ричарда, и ещё какую-то чушь про то, что никто с ним ничего никогда не сможет сделать хуже, чем то, что он делает сам с собой. А ему должно быть больно, плохо и страшно.
Ричард снова затаскал его по психологам и психотерапевтам.
Кроули действительно снизил уровень работы. Спал ночами, начинал нормальность есть, иногда фильмы смотрел. А потом во время секса попросил его выпороть ремнем. И сказал так просто: «только не пряжкой». Ричард вообще опешил. Нет, ну, сказала бы эта ему какая-нибудь девушка со здоровой психикой, но это говорил Кроули. И он это говорил не потому, что его это возбуждало, а потому что он хотел, чтобы ему делали больно.
Ричард отказался. Кроули тяжело выдохнул, выкарабкался из-под него, посмотрел в глаза и сказал:
— Сделай это лучше добровольно и в сознании. Не сделаешь так, я снова тебя доведу так, как это было в прошлый раз. Специально это сделаю. Я тогда это специально сделал, и сейчас сделаю. Мне не сложно, я найду способ.
Ричарда передернуло от воспоминаний об избитом в кашу Кроули. Он бы мог ему не поверить, но он знал, что Кроули это сделает. Специально сядет снова на наркотики.
— Неужели нет другого способа держать тебя в уезде? Не знаю, отдыхать ездить, в шутер играть?
— Не-а. Я только так пойму. Да давай, чего ты ссышь? Это ж ремень, не розги и не кнут.
Ричарду выбора просто не оставили, но не сказать, что у него было от этого жесткое отторжение. Ведь Кроули сам просит, сам хочет. Да и, в конце концов, Ричард так остоебался за прошедшие почти три года. От вечных его истерик, от драк, от ссор, от криков. От того, сколько раз он его проклинал, сколько раз говорил, что ненавидел, посылал на хуй. От слез его устал, от извинений.
Ричард вспомнил это и понял, что обида в нем до сих пор была. На Кроули. За его поведение, за срывы.
Кроули усмехнулся так, как мог только он и снова перевернутся на спину. Ричард поцеловал затылок, провел ладонями по зататуированной спине и замахнулся ремнем. Он не занимался подобным раньше, но он знал, когда от ударов могут остаться шрамы или какая их сила может подпортить рисунок на его коже, и Ричард никогда не переходил эту грань. Всегда было по-разному: иногда до слез, до просьб остановится, иногда до того момента, пока Ричард просто понимал, что не мог терпеть, отбрасывал ремень, вскидывал узкие бедра и входил одним грубым толчком. Правда, Кроули после такой прелюдии или кончал за минуту, или вообще в бессознательном состоянии валялся. В такие моменты Ричард ощущал себя последним животным, но Кроули всегда благодарил его за это, так что он все время приходил в себя.
Правда, и это не помогло. Кроули снова сорвался.
Две недели. Две недели, попытка самоубийства и снова тот же самый сценарий. На этот раз Ричарда оттащили раньше, и сам он не приходил к Кроули первую неделю.
Всю неделею он ненавидел себя, ненавидел Кроули, и тот тупой день в Лондоне ненавидел. Он ощущал, что его тошнит от этого: от себя, от Кроули, от насилия, от наркотиков.
К Кроули он тогда так и не пришел не смотря на звонки и смс. Собрал вещи и решил, что больше к нему не вернется никогда. Хватило с него. Вечные ссоры, вечные крики. То ремнем его пизди, то избивай перед стационаром до кровавых соплей, то слушай его проклятья, то обнимай и прощай. Он устал от этого круга, не мог терпеть. Он любил Кроули, но ещё больше ненавидел.
Кроули вернулся из реабилитационного центра и больше ему не звонил. Они почти не пересекались по работе, и Ричард был этому рад, потому что от одного взгляда на него его снова всего полоскало. Он винил себя за то, что оставил Кроули одного в том центре. К нему больше никто не приходил, никто не поддерживал. У Кроули никого не было кроме него. Совсем.