— Ты, это… Зла на нас не держи, дело-то обыкновенное. У нас тут…
— Всякое было?
— Всякое, — подтвердил партизан. С вызовом произнес это слово. Стал объяснять. — Тебя вот Хлебников принимал, может быть, что-то и недоглядел, — назвал он фамилию заместителя комбрига по хозяйственной части. — А знаешь ли ты, разведка, какой это замечательный человек? До войны он в Глуховске зампредом в исполкоме работал. С войной в тыл не укатил, как некоторые, остался в городе, подполье возглавил. Правда, накрыли то наше первое подполье немцы, в живых, считай, всего двое и остались. Сам Хлебников да начштаба наш, товарищ Мохов. Видел бы ты, что с ними гитлеровские палачи сделали.
— Могу себе представить, — сказал Колосов, — наши ребята тоже к ним попадали. Только если все помнить…
— Не скажи, — перебил его партизан, — нам без памяти нельзя. Без огляду тоже. Без досмотру нельзя. Много нам гитлерюги пакости творят. Видел бы ты Хлебникова да Мохова, когда мы их из гестапо вырвали. На них живого места не было. Хлебников-то, он до сих пор говорить не может. Скулы поломали, связки порвали, изуродовали так, что не придумаешь.
— Ты меня убедить в чем-то хочешь, — сказал старшина, — а в чем не пойму.
— Нам с тобой, разведка, нынче, может, в бой идти придется, — глянул партизан на небо, — в бою, сам знаешь, надежа должна быть.
— Это точно, — охотно подтвердил Колосов.
— Вот я и говорю, — продолжил партизан. — Мы тут до проверки никому не верим, научили нас немцы. С проверенными до конца друг за дружку держимся, такой расклад получается.
— Хороший расклад, — неожиданно легко согласился старшина.
Легкость, именно легкость ощутил он в себе в этот момент. Как будто он из чащи вынырнул, такое испытал состояние старшина. Шел, шел в темноте, а вышел к свету. Открылось Колосову то обстоятельство, что приказ командира он выполнил. Худо-бедно, а до партизан добрался, доставил радиста, ящик его. Боевые товарищи живы, если в живых остались Рябов с Ахметовым. Конный отряд к ним на выручку пошел, кон-ный! Выручат ребят, спасут лейтенанта. На лошадях по лесу можно далеко уйти. Произошло, правда, несчастье, ранен Неплюев, но, выходит, несчастье это озаботило болью не только старшину, этого партизана, других людей. Грязнова вон как жизнь повернула, комиссар сам ему руку протянул, просил не помнить зла. За Речкина, за сорок первый год. Партизан с той же просьбой. А в чем, собственно, зло? Зло с другой стороны подступает, среди своих его нет и быть не может. Была, правда, досада, но и досадовать не на что оказалось. Война и бьет, и режет, и жжет. На свой лад переплавить старается. Лад прежним остается. Если ты человек, люди к тебе в конце-то концов тоже по-человечески отнесутся. Правда, она правдой и остается, сколь бы времени ни ушло на ее поиск.
— Чего задумался, разведка? — спросил партизан.
— Зовут как? — спросил в свой черед Колосов.
— Комвзвода Лыков, — назвался партизан.
— Вместе, говоришь?
Старшина тоже посмотрел на небо, откуда вновь донесся гул летящего самолета.
— А как же. Видишь, наводит, — сказал Лыков. — Немцы, слышь, разведка, к лесу подошли. Видать, крепость нашу пробовать будут, видать, бой будет. Комбриг сказал, чтобы тебя не забыли, место для тебя определили. Вот я и решил, если ты не против, тебя в свой взвод забрать.
— Выходит, ты мной распорядился, что ли? — спросил Колосов.
— Если ты согласен, — сказал Лыков. — Народ у меня во взводе что надо, старые кадры, с первых дней вместе.
— Согласен, — сказал Колосов.
«Рама» меж тем не задержалась, сместилась в сторону, скрылась с глаз долой. В то же время появились другие самолеты. Отдаленно раздались взрывы. Послышался одиночный пистолетный выстрел. В той стороне, откуда донесся выстрел, часто-часто заколотили в рельс.
— Слышь, разведка, зовут, — сказал Лыков.
Он вскочил на ноги, глянул еще раз на небо, отряхнул колени.
— Куда? — не понял Колосов.
— Сбор объявляют, — объяснил Лыков.
Оба побежали на призывный звон.
Возле землянки комбрига повзводно строились партизаны. Запоздало Колосов с благодарностью подумал о предложении Лыкова. Бегал бы сейчас, не зная, куда приткнуться. Не в штабе же сидеть, когда бой мог начаться вот-вот.
Партизаны разобрались, построились, к ним вышли комбриг, комиссар, начальник штаба. Комбриг стал объяснять обстановку.
— Немцы решили проверить нас на прочность, — сказал Солдатов. — Они уже полезли. Отряды Струкова и Губайло приняли на себя первый удар. Бой начался в районе Сторожевского лесничества у первой линии завалов.